Арт-дневник 2019. Всё сошлось
04/12/2019
8 ноября 2019
Приехал нас навестить И., на радостях предались умеренно-разнузданному пиянству. Чтобы совсем не потерять нюх, решили провести следующий – после энтузиастического празднования Седьмого ноября – день с пользой: отправились поплавать в бассейн, потом на ланч в колледж, а потом, в колледже же, в арт-галерею.
Там выставка, где я был уже три раза и о которой писал, но надо же развлечь гостя (точнее, отвлечь его от мыслей о предстоящей выпивке), да и Г. до сих пор так и не сходила посмотреть, хотя и через дорогу от нас. В общем, отправились.
Пока И. и Г. осматривали всё от начала до конца, последовательно, шаг за шагом, я прямиком пошел в конец выставки, где выставлены фото Гордона Паркса. Там – помимо пары других шедевров – висит портрет Элдриджа Кливера и его жены Кэтлин. Слева от этого снимка – одно из иконических фото Malcolm’a X. Наверное, дело не только в умении и таланте Паркса, хотя всё это здесь присутствует; но, прежде всего, признаем: Элдридж, Кэтлин и Малкольм Икс просто невероятно круты. They were cool. Cool as fuck. Надо сказать, что данный неприличный глагол, тот самый, который теперь принято графически изображать как f..k и даже f.ck, глубочайшим образом укоренён в жизни и судьбе Элдриджа Кливера. До того, как стать «министром информации» «Чёрных пантер», он успел посидеть за кражу и за торговлю травой и – чуть позже – за покушение на убийство и изнасилование. Что в те годы было не так чтобы редким случаем – сочетание «чёрного возрождения» с сексуальной агрессией; вспомним заводного ёбаря Джеймса Брауна или чудовищные нравы, жертвой которых стали Билли Холидей и Арета Франклин. Впрочем, Элдридж Кливер не пел, он говорил. Говорил и писал. После того, конечно, как в тюрьме кое-что прочитал.
Аудиоверсия этого выпуска Арт-дневника
Он был типичным самоучкой, в чём его сила и слабость одновременно. В заключении глотал всё, что попадалось ему в руки, – «Манифест Коммунистической партии», тексты Вольтера и Бакунина, Томаса Пейна и Нечаева. Кливер воспринимал радикальную философско-политическую повестку Нового времени как бы прямиком, что называется, «душой и сердцем», а не умом, то есть по-американски. Ум же выдавал на гора готовые формулы. В «White Album» Джоан Дидион есть очерк о том, как она брала интервью у тогда ещё не сбежавшего в Алжир (и далее по списку, включавшему даже Северную Корею) министра информации «пантер». Перед этим Дидион побывала на пресс-конференции сооснователя партии Хьюи Ньютона, который говорил как типичный замгенсека ЦК КПК по идеологии – лозунгами и отлитыми в чугун заявлениями. Из Кливера Дидион хотела вытащить что-то поинтереснее: всё-таки чувак с богатым прошлым мелкого уголовника, перековавшийся в стойкого революционера, плюс талантливый коллега по перу – он публиковал тюремные дневники и прочие тексты в известном в те времена левом журнале Ramparts. Собственно, Дидион и навестила Кливера в исторический момент, когда тот собирался подписать договор на издание сборника под названием «Soul on Ice». Душа министра информации оказалась то ли устрицей, то ли виски – в первом случае лёд не даёт продукту стухнуть, во втором – разжижает и делает более лёгким в употреблении. Книга любопытнейшая; смесь, как сегодня бы сказали, токсичной маскулинности с крайним политическим радикализмом. В разделе под названием «White Woman, Black Man» Кливер рассказывает, как в юности насиловал чёрных девушек, практикуясь на них перед тем, как приступить к белым. В общем, миляга. Да, чуть не забыл: он, конечно же, был гомофобом и обрушился в книге на прекрасного Джеймса Болдуина. Да уж, такие времена были.
Дело происходит, конечно же, в Калифорнии. Город Окленд. После нескольких проверок и даже слежки Дидион оказывается в доме, где находятся Кливер и его жена Кэтлин. Разочарование наступило быстро – этот неотразимый красавец оказался ничуть не более интересным собеседником, чем товарищ Ньютон: «Я всё хотела, чтобы он заговорил о себе, надеясь пробиться сквозь стену риторики, но он оказался одним из тех самоучек, для кого всё особенное и всё личное – минное поле, и его следует избегать, и для кого самое безопасное – это общие формулы». Перед беседой – и даже во время её – Кливер невозмутимо обсуждал условия договора на публикацию своей души во льду (аванс пять тысяч долларов, тираж – десять тысяч копий) с приставленным к нему копом – министр по-прежнему находился под полицейским надзором.
Это 1968-й. Год для Кливера важнейший, даже переломный. В 1967-м он поучаствовал в создании боевого крыла «Чёрных пантер» в Калифорнии и женился на Кэтлин. В 1968-м он поучаствовал уже в президентских выборах в США (несмотря на формальные препоны) – за Кливера проголосовали 36,5 тысяч человек. В том же году был убит Мартин Лютер Кинг – и Кливер организовал засаду на наряд полиции в известном нам Окленде. Что именно там произошло, сказать сложно, но итогом перестрелки стала смерть юного товарища по партии, ранение двух копов и арест Кливера. Будучи отпущен под залог, он сбежал на Кубу в конце всё того же 1968-го.
Паркс снял Элдриджа и Кэтлин в 1970-м уже в Алжире. До того Фидель Кастро в Гаване с помпой принял революционных беглецов, но потом заподозрил неладное, и пришлось уехать в Африку. Там, в Алжире, хоть и происходило много чего забавного, но это была уже чистая эмигрантщина. Впрочем, один эпизод стоит упомянуть: в 1970-м небезызвестный Тимоти Лири сбежал из американской тюрьмы, куда его посадили американские судьи, следуя американским законам. Вызволяли пятидесятилетнего дримодела ребята из левацкой группировки Weather Underground, которым хиппи-торчки из группировки The Brotherhood of Eternal Love (только что перешедшие на масштабное производство ЛСД и дистрибуцию гашиша) заплатили за это 25 000 долларов. Лири прибыл в Алжир под крылышко Кливера и международного комитета «Чёрных пантер» (цена вопроса – ещё десять тысяч). Крылышко оказалось тяжеловатым: политический радикал посадил психоделического под домашний арест за контрреволюционные взгляды и образ жизни, несовместимый с борьбой за расовую и социальную справедливость. В конце концов Лири сбежал от Кливера в Швейцарию. Что они на самом деле не поделили, сказать сложно – Элдридж уже давно был тяжелым наркоманом; впрочем, сидел он на кокаине.
Итак, на дворе 1970-й, нечеловечески крутые Элдридж и Кэтлин расположились под портретом нечеловечески крутого Ньютона – и Гордон Паркс их снимает для журнала Life. А у меня здесь, в Гриннелле, на дворе 2019-й, и я смотрю на это фото в арт-галерее колледжа и думаю сразу обо всём – о «пантерах», о расовом неравноправии, о радикализме, в конце концов, о жизни, которая довольно часто не просто расставляет всё по местам (где эти «места», скажите мне на милость!), но ещё и издевается. Ну, и о красоте и крутизне думаю. На снимке Паркса Кэтлин прекрасна – шапка курчавых волос, внимательный взгляд в камеру удивительно серьёзных (и не очень добрых, честно говоря) глаз, простое, идеально облегающее стройное тело платье, на шее – длинное ожерелье, кажется, в духе традиционного африканского искусства. Ни одной детали лишней. Чернокожая богиня модерности. Мужик её тоже неплох, но выглядит несколько усталым и чуток даже надломленным. Смотрит он слегка в сторону, половина лица – в тени. На фото Элдридж расположен ниже Кэтлин; он в кресле, она, наверное, на ручке кресла, но ощущения, что Кэтлин сбоку, как-то не в центре, нет. Наоборот, обнимая Элдриджа за плечи, опираясь о него, сидя как бы над ним, она – главная. Над Элдриджем плакат с Ньютоном – уже совершенно кинематографический шеф «пантер», его голова в эффектном берете – внутри пятиконечной звезды, вид мужественный, но немного наигранный, что ли. В общем, ему, в отличие от Кэтлин, не веришь. Собственно, Элдриджу не веришь тоже. И совершенно справедливо.
Эмигрантщина Элдриджа Кливера оказалась недолгой, беспокойной и бестолковой. Вокруг него крутились какие-то уже полные уголовники, одного из них он – если верить слухам – собственноручно пристрелил из калаша, заподозрив в интрижке с Кэтлин. Приходилось мотаться в Северную Корею, получать деньги из Северного Вьетнама, прикидываться весьма заинтересованным участником всякого рода международных освободительных инициатив, спонсированных то Китаем, то СССР, то ещё кем-то. В общем, уже через пару лет Кливеры оказались в Париже – столь же неизбежном для политического эмигранта Нового времени, как неизбежен тост с размятым авокадо в рационе миллениала. Из «пантер» Элдриджа вычистили – из-за идейных несогласий с Ньютоном; так что пришлось двигаться в обратную сторону – обращаться в христианство и заниматься всяким бизнесом. В обеих вещах он преуспел. На религиозном направлении Элдридж перебрал несколько протестантских течений, создал собственную экуменическую церковь, объединившую христианство и ислам (christlam), а за дюжину лет до смерти уцепился за одну из ветвей мормонства, Церковь Иисуса Христа Святых последних дней. А вот бизнес прославил Кливера далеко за пределами круга революционеров и мормонов; в Европе Элдридж вдруг занялся модой и изобрёл «virility pants», которые, как уверял этот странный дизайнер, «предоставляют мужчинам возможность настоять на своей мужественности». На самом деле штанцы смешные – впереди пришит даже не гульфик, а чехольчик для известно чего. Да, и в Штаты наш Элдридж, конечно же, вернулся, в середине 1970-х, срок скостили, то есть вообще поменяли на условный – за общей безвредностью экс-министра. Так он и доживал свой век – покуривая крэк, молясь в Церкви Иисуса Христа Святых последних дней, агитируя за консервативных республиканцев, в пристани которых он закончил свой политический дрейф. Пару раз его ловили, то на грабеже, то на хранении нехороших субстанций, пытались сажать, ну, а потом Элдридж Кливер впал в болезненное состоянии и умер 62 лет от роду в Помоне, штат Калифорния, городе, неоднократно описанном Джоан Дидион. Но сам Элдридж уже Дидион не интересовал. Как, впрочем, и никого другого.
Что касается Кэтлин, то она жива до сих пор. Развелась с дизайнером гульфиков, пошла в университет, закончила юридический факультет, работала адвокатом, параллельно изучала African Studies, в конце концов стала профессором. Пишет прогрессивные статьи в прогрессивные журналы.
Вот о чём я думал на следующий день после очередной годовщины Великого Октября, в лёгком похмелье разглядывая фотографии Гордона Паркса в галерее Гриннелльского колледжа, штат Айова.
11 ноября 2019
И ещё я думал – как сейчас вспоминается и продолжает думаться – о том, насколько всё это совершенно американское: политический радикализм в стиле обложек журнала Life и эссе для журнала Vogue, странные политические преступления, о которых долго говорят, но за которые почти никогда толком не наказывают, крайние революционеры, перековавшиеся в крайних консерваторов и усердных прихожан, тоскливое одиночество забытых героев прошлого и, главное, комбинация религии и бизнеса. Святые последние дни и virility pants. Ничто ничему не мешает. Наоборот, помогает. Широк американский человек, широк, как бампер Chevrolet Bel Air 1957 года выпуска.
На той же выставке – отличная работа Сэндоу Бёрка (Sandow Birk) «American Qur’an, Sura 36, 37». Она как раз про религию и жизнь, но в иной связке, нежели в жизни Элдриджа Кливера. Бёрк замахнулся ни больше ни меньше как на иллюстрирование Корана. Не всего, конечно, лишь двух сур, 36 и 37. И не только картинки – художник переписал обе суры от руки, вставив текст в широкую рамку, внутри который иллюстрация к данным стихам, но иллюстрация не историческая, а из современной американской жизни. Выглядит просто отлично – средневековый манускрипт, причём похожий как на рукописные Кораны стародавних времен (с важнейшим отличием – понятно, что изображений в Коране быть не могло), так и на западные рукописные Евангелия. То, что полусумасшедший Элдридж Кливер неудачно пытался сделать в свободное от проектирования virility pants время, Бёрку удалось. Он примирил обе религии на художественном уровне, задействовав историко-культурную память совершенно разных цивилизаций (если ещё политически и этически удобно использовать это слово; честно говоря, в данном вопросе я совершенно запутался). Получились удивительно интересные и – ещё раз, сорри за мой старомодный лексикон – гуманистические работы. Месседж тоже чисто американский, даже протестантский – между человеком и Богом нет и не должно быть посредников, Слово Божье следует понимать так, как оно сказано и как оно понимается в данное конкретное время и в данном конкретном месте. Ну, а если данное конкретное место – Америка, а данное конкретное время – наше, то и иллюстрации к сурам должны быть из нынешней повседневной жизни. Читая 36 суру (40–50), мы наблюдаем шеренгу сельхозработников, в основном батраков, в основном, кажется, латиноамериканского происхождения, которые гнут спину на плантации (собирают что-то зелёное, но не разобрать, что). Обе страницы – с текстом отдельно и с рисунком отдельно – расположены рядом на широком листе на фоне ландшафта американского большого города, разноэтажные дома, провода электропередач и столбы, на них сидят птички, над всем этим пролетает самолёт. Номера стихов даны в аллегорических солнце и луне, небо, бледно-голубое внизу, становится тёмно-синим, на нём белые облака, явно взятые из старой японской графики. Полный религиозный и культурный экуменизм. Рядом на стене арт-галереи Гриннелльского колледжа висит ещё одна работа из той же серии, на ней уже сутра 37, строчки 25–45. Залез в телефонный Гугл и справился, как это звучит на русском:
«Они говорят: “Это – всего лишь очевидное колдовство.
Неужели мы будем воскрешены после того, как умрём и станем прахом и костями?
Или же наши отцы?”
Скажи: “Да, и вы будете унижены!”
Раздастся один только глас, и все они будут смотреть.
Они скажут: “Горе нам! Это – День воздаяния!”
Это – День различения, который вы считали ложью.
Соберите беззаконников и им подобных и тех, кому они поклонялись
вместо Аллаха, и укажите им на путь в Ад.
Остановите их, и они будут спрошены:
“Что с вами? Почему вы не помогаете друг другу?”
О нет! Сегодня они будут покорны»
И так далее, до знаменитого описания Рая, из которого приведу здесь только начало:
«Это не относится лишь к избранным (или искренним) рабам Аллаха.
Именно им уготован известный удел –
фрукты. Им будут оказаны почести
в Садах блаженства.
Они будут возлежать на ложах друг против друга.
Их будут обходить с чашей родникового напитка (вина),
белого, доставляющего удовольствие пьющим.
Он не лишает рассудка и не опьяняет».
Страница с текстом располагается в левой половине широкого листа, на котором изображен пикник простых аграрных американцев, возможно, тех самых, что в предыдущей суре собирали урожай. Они сидят на скамейках за простым длинным дощатым столом и вкушают разные фрукты, бананы и, кажется, персики (не разглядеть). Женщина в углах подаёт на подносе пластиковую бутылку воды и ещё бананы, лысоватый человек классического американского вида (большой живот, кроссовки) в классических американских шортах что-то жарит на барбекюшнице – непонятно, то ли стейки или котлеты для бургеров, то ли плантан или даже батат. Вокруг зелёные холмы, слева внизу, за углом, страницы с текстом – автостоянка, на ней несколько машин, и далее фермерский коттедж. За этим, кажется, фруктовые сады; если так – то перед нами вкушают плоды сельскохозяйственные батраки, а не кто иной.
Да, это дух ранних монотеистических религий, рассчитанных как раз на трудящиеся массы без образования (или с минимальным); соответственно, и содержание текста – кто ведёт себя плохо, попадёт в ад, кто хорошо – в рай, и там накормят и напоят. Ровным счётом ничем не отличается от расхожей морали нынешнего общества, особенно здесь, на Среднем Западе.
Но любопытно, что ровнёхонько за строчками про прекрасное вино следует знаменитый пассаж о гуриях, ожидающих праведников в Раю. Но его на этой работе Бёрка нет.
Помню, вышел вчера из галереи, напевая мою любимую песню Бликсы Баргельда и Техо Теардо «What If». Когда-то, в середине десятых, я слушал её каждый день. Там есть такие слова:
«What if in paradise there are no houris waiting?
What if no one there reclines on jeweled cushions face to face?
What if but all you get is wine, beautiful wine?
You don't need to wear that belt
You don't need to learn to fly
It's all just a mistake, a mistake in the translation».
И действительно: а что, если в Раю можно заполучить только вино, прекрасное вино, но ничего и никого больше?
Утешительное размышление; не зря оно пришло мне в голову, которая находится в состоянии, воспетом некогда БГ.
25 ноября 2019
Скоро День благодарения, но в моем случае непонятно, кого благодарить – и непонятно, кого мне, вегану, потрошить и фаршировать по такому случаю – плюс понедельник, лекцию прочёл, про «Анну Каренину», так что остаётся тихо сидеть дома, почитывать очередную книгу Дидион (четвёртую подряд) и прислушиваться к железнодорожному гудку. Через Гриннелл проходят целых две железные дороги, они пересекаются где-то сразу за центром, между Park Street и High Street, одна из них ровнёхонько разрезает кампус на две части. В хорошую погоду мы с Г. любим ходить вдоль неё – от арт-центра к теннисным кортам, футбольному и бейсбольным полям, а потом, если не слишком сыро, по травке влево в сторону гольфового поля, затем обойти пруд, к которому задами выходят уже более современные усадьбы и бунгало, некоторые с покушениями на скандинавский дизайн, а в одном обнаружилась даже баухаусная деталь, затем снова налево и назад, по Country Club Dr, переходящей в Broad Street, а оттуда уже рукой подать до дома. Путь небольшой; надо сказать, крайне редко – даже намотав круги по городу, кампусу и спортивным угодьям – находишь в день хотя бы десять километров. Но я не об этом, я о железной дороге. Визуально она тут почти не присутствует, разве что запнёшься о рельсы, в большинстве мест и насыпи-то порядочной нет, но раз в два-три дня, проходя по кампусу, лицезришь чудо – между чистенькими богатенькими изящненькими современненькими строениями колледжа неспешно шествует, будто караван мамонтов, грузовой состав, большие вагоны с насыпанным внутрь чем-то индустриальным, не знаю, углём ли или ещё чем. Но точно не сельхозпродукцией и не продукцией лёгкой и тяжелой промышленности. Это в Америке возят в фурах. В вагонах что-то ресурсное, выкопанное или выкачанное из земли. Такое вторжение индустриального мира в постиндустриальный, производящей экономики – в сервисную действительно напоминает то ли Юрасский парк, то ли молчаливое вторжение инопланетян. Состав движется неспешно, как во сне, только гудит. Студенты и преподаватели не обращают на сие никакого внимания и терпеливо ждут у перехода и переезда, а после безмятежно спешат по своим делам. Я же ловлю такие моменты с замиранием сердца и думаю о том, что вот же она, идеальная видеоинсталляция и перформанс, плюс, конечно, public art; самое же замечательное: данное произведение contemporary art почти никто не замечает, как и положено в случае данной конкретной области культуры и искусства. Оно есть, оно интересно, оно играет какую-то, отчасти важную роль, но оно почти никому не нужно. Вот идеальная формула. Дарю кураторам и арт-критикам.
Вообще, Гриннелл существует только благодаря железным дорогам, railroads. Город был основан в 1854 году четырьмя джентльменами, среди которых был некий Джошуа Бушнелл Гриннелл (Josiah Bushnell Grinnell), глава общины конгрегационалистов, человек исключительно достойный. Гриннелл родился в Вермонте, учился в семинарии в Нью-Йорке, окормлял паству на Северо-Востоке, пока знаменитый в те годы издатель New York Tribune Хорас Грили (Horace Greeley) не сказал ему «Go West, young man», и Джошуа отправился на Запад и осел в Айове.
Гриннелл был человек упорный, упрямый и справедливый. Первое я вывел из того, что он заставил своих товарищей назвать только что основанный город своим именем. Второе – позднейшая история; уже после Гражданской войны Гриннелла дважды избирали в Конгресс США, где однажды его попытался было обидеть некий коллега, издевательски предложив «петь свои аболиционистские песни во время перерыва, для отдыха». Несгибаемый пастор тут же поднялся со своего места, предупредив, что хорошим певцом не является, исполнил знаменитый гимн суровых английских пуритан. Несгибаемый конгрегационалист спел гимн великого Исаака Уоттса (Isaac Watts) столь страстно, что политический супостат заткнулся.
А справедливым Джошуа Бушнелла Гриннелла я называю прежде всего потому, что он считал рабство оскорблением религии Христа и звания человека – был аболиционистом и даже одно время «кондуктором» на «подземной железной дороге». Так началась тема «Гриннелл и железная дорога».
«Подземная железная дорога» не имеет никакого отношения ни к составам, которые по двум параллельным железным линиям тянет за собой неутомимый локомотив, ни к метро. Эта была сеть тайных троп, перевалочных пунктов, убежищ, активистов, которая позволяла чернокожим рабам бежать из рабовладельческих южных штатов на Север. Система эта была разветвлённой, хорошо работающей, она освободила десятки тысяч человек. Впрочем, «Хижину дяди Тома» предположительно читали все – ну, или слышали о ней. Но есть одна деталь: костяк тайной организации нередко составляли либо протестантские пасторы, либо активные члены разного рода протестантских общин. Многие из них назывались на тайном языке «подземки» «кондукторами», то есть старшими в аболиционистских ячейках, которые руководили передвижением групп беглых рабов. В голове не укладывается: люди, верящие в то же, во что верили 170–180 лет назад Джон Браун или Джошуа Бушнелл Гриннелл, сегодня верят в Дональда Трампа. Вот так умирает модерность, вот так умирает Америка.
Charles T. Webber. Underground Railroad. 1893. Public domain
Да, Джошуа Бушнелл Гриннелл был «кондуктором» «подземки», а Джон Браун с товарищами весной 1859 года остановился в его доме и устроил большой аболиционистский митинг в Гриннелле. Через пять месяцев в Вирджинии Браун поднял восстание против рабовладения, был схвачен и повешен как изменник. Через полтора года началась Гражданская война, которая покончила с рабством. Песню «Тело Джона Брауна» распевали, идя в бой, солдаты Севера. И да, конечно же, Браун был конгрегационалистом, как и Гриннелл.
После войны Джошуа Бушнелл Гриннелл занялся не только политикой, но и бизнесом. Был директором банка в Гриннелле, председателем местного Сельскохозяйственного общества, и, конечно же, директором железнодорожной компании Rock Island Railroad, той самой, что построила те самые пути, по которым ходят те самые поезда (теперь только грузовые), гудок которых делает длинные гриннелльские вечера более объёмными, а неспешные дни в местном колледже – более артистическими.
Всё сошлось: Бог, раса, бизнес. Америка. Плюс Анна Каренина и железная дорога.
Эстетики изоляции
Бог Америка
Арт-Пром
Рига: O brave new world
Gesamtkunstwerk РФ
Твердыня Нирваны
Культурная роскошь агонии: спецвыпуск
В пункте слияния искусства и народа
Населённые объекты contemporary art
Интродукция: с высоты птичьего полёта
ВЫПУСКИ АРТ-ДНЕВНИКА 2018
Цайтгайст этого года: итоги
Вокруг, возможно, жизнь
Ландшафты городов и не-городов
Под влажным взглядом Кристен Стюарт
Все умерли (а кое-кого из ещё живых хочется отправить в ад)
(Не)удовольствие современности
Города жизни и смерти
Жизнь и искусство
В пригороде жизни
Ни Весны, ни Прекрасного
Слишком ранние предтечи слишком медленной весны
Глубокая зима 2018-го
Начало года. 2018
