«Пытаюсь вслушиваться в этот гул»
Экспресс-интервью с художником из Калининграда Кириллом Глущенко, выложившим в марте в открытый доступ фильм «Огни Москвы» (2020), часть своего «долгоиграющего» проекта о фантомном издательстве «Глущенкоиздат»
Фильм «Огни Москвы» снимался по заказу 2-й Триеннале современного российского искусства, прошедшей в прошлом году в московском Музее «Гараж». Он продолжает тему вымышленного издательства «Глущенкоиздат», возникшую первоначально как очень убедительно, детально и почти дотошно разработанный миф об этой институции, выпускающей книги в одном экземпляре. «В своих проектах Кирилл работает с традицией создания иллюстрированных альбомов о памятниках позднесоциалистической эпохи, исследует феномен советской книги и модели культурного производства разных эпох», – повествует биография художника.
Из проекта «Прекрасен облик наших будней», 2016
Первая персональная выставка Кирилла прошла в корпусе бывшего завода «Станколит» в Москве (проект «Прекрасен облик наших будней», 2016), куратором проекта выступила Катерина Чучалина (тогда программный директор фонда V-A-C). Уже в то время на выставке были представлены не только артефакты (книги), но и разворачивающиеся вокруг них истории, к которым можно было приобщиться в аудиоварианте. В фильме «Огни Москвы» герои обретают уже вполне физическое воплощение, но их манера подачи своих характеров и царящая вокруг атмосфера вызывают ощущение сдвига, нереальности, невозможности, которая при этом впечатляюще подробна и вещественно достоверна.
«Формально фильм стал поводом напомнить про небольшой кинотеатр "Баррикады", в котором прошло моё детство и юность. В начале 1990-х там показывали кино, в нулевых он стал площадкой для культурных экспериментов (концерты экспериментальной музыки, поэтические слэмы, организованные группой "Полутона", и показы европейского видеоарта местным отделением ГЦСИ), а в 2010-м здание отошло в собственность РПЦ. Кинотеатр был закрыт, здание разобрано на кирпичи. Сейчас на этом месте стоит недостроенный храм», – пишет о фильме Кирилл.
Сам сюжет фильма строится вокруг выбора, перед которым стоит калининградское издательство «Глущенкоиздат»: полностью закрыться или переехать в Москву. Время действия – некое смешение специфики позднего советского времени и современных реалий – мобильных телефонов и иномарок на улицах.
Как родилась идея создания/воссоздания издательства «Глущенкоиздат»? Почему именно фантомное издательство и его жизнь стали для вас своего рода медиа, вашим инструментом? И о чём вы хотите «сказать» с помощью этого инструмента?
Началось всё с первых книжек, которые кроме меня были никому не нужны, если быть откровенным. «Глущенкоиздат» я до сих пор так и представляю себе – издательством, которое берётся за темы, в которые не верит никто другой.
Уже со временем я понял, насколько правильной оказалась эта форма для работы в поле современного искусства с темами, которые мне интересны. В образе «издательства» соединяются политика, память, цензура, образ жизни сотрудников и точное совпадение медиума с эпохой.
Эстетически я во многом был сформирован «букинистом» в подвале на улице Грекова, где покупал старые фотоальбомы из Прибалтики и Восточной Европы. Моя первая серия («Прекрасен облик наших будней», 2016) оказалась в каком-то смысле ответом на эти альбомы. После неё стало интересно подумать не только о «продукции» этого фантома, сколько над самим образом издательства. Я всегда представлял себе длинные коридоры с дверьми, за которыми сидят редакторы с художниками, и время от времени появляются фотографы-внештатники, чтобы получить командировочные в кассе и вылететь в Баку снимать новый микрорайон с кинотеатром. Мне нравилось думать про них в категории витальности, наполненности жизнью. Издательства стали точкой входа в эпоху, о которой я ничего не знал и никогда в ней толком не был, но как на знаменитом транспаранте «Коллективных действий»: «ни на что не жалуюсь и мне здесь всё нравится». [Полный текст транспаранта – «Я ни на что не жалуюсь и мне всё нравится, несмотря на то, что я здесь никогда не был». – Прим. ред.] То есть понятно, что очень многое не нравится, но сам процесс изучения меня страшно увлекает.
Насколько важен в этом проекте ностальгический, ретроактивный момент?
Наверное, это уже просто мой метод работы. Разговаривать о современности, но немного сбивать зрителя с толка. Про «Огни Москвы» тоже часто возникает вопрос, в каком времени происходит действие фильма, это 1960-е, 1980-е или сегодняшний день? Ответ – «да». Мне нравится эта двойственность, амбивалентность, я стараюсь там что-то нащупать.
Если говорить в целом, то мне интересно играть на противопоставлении формы и содержания. Фотоальбомы притворяются туристическими, но в них нет достопримечательностей. Дневники Николая Козакова (1962) прочитаны бывшим диктором Центрального телевидения и записаны на пластинку, но сами по себе – глубоко личные и в хорошем смысле маргинальные, на первый взгляд вообще «ненужные» записи шофёра из деревни Кадницы.
Моя задача найти в материале точку напряжения, попасть в зазор (но не провалиться в него). Как в песне Муслима Магомаева, «между мною и тобою – гул небытия». Пытаюсь вслушиваться в этот гул.
Экспозиционная среда фильма «Огни Москвы» на 2-й Триеннале в Музее «Гараж»
В каких форматах до сих пор «мерцало» издательство «Глущенкоиздат» и почему вам стало важно или интересно обратиться к киноэстетике?
Это были инсталляции: выставочный зал издательства в «Прекрасном облике…», воссозданный по фотографиям гостиничный номер в «Венце». «Огни», кстати, тоже начались с инсталляции: как фильм, снятый для кинотеатра «Баррикады».
Как-то всё соединилось: давняя задумка показать сотрудников издательства, мысли о Калининграде моего детства и Московском проспекте как его символе, страстное увлечение жанром производственной драмы.
Какой конфликт на самом деле решается в фильме (помимо сюжетной канвы)? Это какая-то «книжность», не-естественность представленной реальности? Или что-то другое?
Да, такая наивная попытка художника убедить мир в существовании вымышленного издательства, предъявив в качестве доказательств актёров местного Драмтеатра. Не-естественность как метод. Хотя сам мир скрупулёзно продуман: ряды архивных полок, в ящиках настоящие издательские бланки, на столе стопка удостоверений с золотым тиснением, люди в рабочих халатах, странные лозунги на стенах.
Но должен добавить, в этом смысле иногда чувствую себя немного старомодным: для меня важна «сюжетная канва». Затронутые в фильме темы меня по-настоящему волнуют: всё это в какой-то степени я сам пережил.
Вы пишете, что «формально фильм стал поводом напомнить про небольшой кинотеатр "Баррикады"», существовавший в Калининграде? В каком смысле – ведь сам кинотеатр давно больше не существует и в кадре появиться не может?
В кадре появиться не смог, но вот мы же с вами о нём разговариваем?
Пусть косвенно, через реплику в фильме, инсталляцию на выставке и разговоры за её пределами, я пытаюсь найти способ вспомнить про «Баррикады». Как очередной виток уничтожения части нас самих через попустительство, невмешательство. Для меня это личная история, они ведь не только кинотеатр разобрали, там вместе с кирпичами исчезли самые яркие моменты моего детства.
«Напомнить» значит и вернуть в памяти то, что было. Я считаю важным обернуться и осмыслить калининградские нулевые. У нас же сломаны все механизмы производства культурных знаний, мы как общество не проговариваем случившееся с нами: опыт забываем, травмы вытесняем. Все важные книжки про историю СССР написаны русскими людьми на английском языке во время PHD в Америке. Потом уже переводим здесь и радуемся. Чему? В этом смысле мне серьёзно вправило мозги во время учёбы в Лейпциге, и до этого в Гётеборге.
Кадры из фильма «Огни Москвы» 
В вашей профессиональной биографии многое связано с Германией. Вы лауреат премии Marion-Ermer Preis (Лейпциг, 2018), премии Architectural Book Award Музея немецкой архитектуры (Франкфурт-на-Майне, 2019) и конкурса Best Book Design From All Over The World, который проводит Фонд книжного искусства Stiftung Buchkunst (Франкфурт-на-Майне, 2020). Вы были стипендиатом Культурного фонда земли Саксония (2018), и как место вашего жительства указывались и Калининград, и Лейпциг. Насколько естественен такой ход событий для художника из Калининграда, города, входившего некогда в Германию и много значившего в истории этой страны? Насколько немецкая культура вообще может оказаться для вас «своей»?
Когда я решил поехать учиться в Лейпциг, то думал в первую очередь про связку двух моментов: их опыт в ГДР, чем-то схожий с нашим, и акцент на книжных традициях. В названии нашей академии даже прямо упоминается Buchkunst. Хотя не буду отрицать, когда гулял по улицам и дворикам Лейпцига, временами случались просто флешбэки из калининградского детства, какие-то места казались очень «своими».
Но не стоит забывать о системной работе в Германии по созданию механизмов помощи всевозможным работникам культуры. Вот вы столько всего перечислили, а ведь это только «одобренные заявки», то есть количество институтов, поддерживающих авторов, там просто огромно, особенно по сравнению с Россией. И художники только частный случай, такая же работа ведётся и в области литературы, театра, кино.
При этом не могу сказать, что «немецкая культура» стала для меня своей, я всё-таки вернулся в Москву работать с темами, которые считаю важными.
