Универсальное мужское и специфическое женское
Разговор с искусствоведом, художницей и идеологом группы анонимных художников «Cooltūristės» Лаймой Крейвите
19/12/2013
Фотографии с выставки «Украденное прошлое»: Трофим Попов
Название литовской арт-группы «Cooltūristės» («Культуристки») звучит двусмысленно: это одновременно и «холодные», «крутые» женщины, и женщины, развивающие мускулатуру. Пожалуй, последнее им приходится делать не только для того, чтобы защитить себя от нападения на улице, а для того, чтобы держать удар в артистическом сообществе. В перформансах «Культуристок» банальное битьё посуды выходит за рамки кухни, и обычный белый фарфор превращается в неопознанный летающий объект, а фраза: «Я не довольна этим» становится применима не к бытовым условиям, а к ситуации в художественном сообществе. Современная литовская видеохудожница Кристина Инчиурайте тоже иногда становится «культуристкой», но чаще снимает истории о женском одиночестве и отчаянии. На выставке «Встреча: Украденное прошлое. Современное искусство Литвы», которая проходит сейчас в Калининграде в выставочном зале Балтийского филиала Государственного центра современного искусства, собраны фильмы и перформансы Кристины и «Культуристок» на тему того, как чувствуют себя женщины в постсоветском пространстве. Куратор выставки, искусствовед, художница и идеолог группы анонимных художников «Культуристки» Лайма Крейвите (Вильнюс) рассказала о том, что происходит с современным женским искусством в Литве, как художественные акции протеста способны изменить ситуацию в артистическом сообществе, почему «Культуристки» не стали выкупать под залог задержанную участницу группы «Фемен» и что нужно сделать, чтобы твоё прошлое не стало украденным.
Куратор Лайма Крейвите. Фото: из личного архива
Лайма, ваша выставка в Калининграде называется «Украденное прошлое». На афишах она предварялась анонсом: «выставка современного литовского искусства». На выставке заявлено двое участников – феминистическая группа «Культуристки» и видеохудожница Кристина Инчиурайте. Насколько женское искусство вообще показательно для Литвы?
В Литве очень мало женских групп, а групп и художниц, сознательно занимающихся феминизмом – практически нет. Многим художницам феминизм не кажется актуальным, они не рефлексируют на такие темы, как, например, «что значит быть женщиной-художницей» или «что значит быть женщиной в современном мире». Жаль, что этого мало. Вообще современные выставки литовского искусства очень фрагментарные, у нас женский взгляд на какие-то проблемы – это скорее исключение, чем правило. Везде показывают в основном кружок современных художников, которые представляют одну генерацию и одно направление – постконцептуализм, галерейное, мелкомасштабное искусство.
Почему никто не хочет?
Потому что важность высказывания и проблематика становятся вторичными вещами.
В 90-е годы после перестройки, когда не было никакой галерейной системы, все старались сказать что-то важное, сделать что-то инновационное, порой даже в пространствах, которые тогда меньше всего подходили для выставок: в заброшенных домах, на заводах и так далее. А сейчас всё очень спокойно. Современное литовское искусство не то чтобы коммерциализировалось, нет, оно стало больше ориентированным на западный арт-рынок. Только для этого рынка делаются такие штучки, которые можно увидеть на любой арт-ярмарке – большом рынке, лишённом куратора. Эта ситуация особенно меня беспокоит, когда я думаю о самом младшем поколении, которое, уже учась в Академии художеств, думает о том, как попасть в систему рыночных отношений, как выйти на престижную галерею, как сделать карьеру.
То есть получается, что европейский арт-рынок диктует вашему сообществу художественные стратегии?
Отчасти, но только я не уверена, что мы в него вписаны. Это голубая мечта литовских художников – попасть в него. Но, по сути, за счёт только своего творчества живут единицы. Например, Деймантас Наркявичус. Да, мы живём в современном художественном мире, и появились новые формы работы галереи с художниками, но это не самое важное. Важно, чтобы искусство не потеряло свой критический потенциал. Чего мы хотим от искусства? Мы хотим от него того, что невозможно найти ни в кино, ни в литературе, ни в театре. Художник должен делать то, чего не делают другие. И он должен быть критичным к своей среде и к окружающему пространству. Хотя есть разные мнения на этот счёт. Кто-то считает, что важно сделать что-то красивое, чтобы людям стало радостнее и комфортнее. У вас в России говорят же, «красиво жить не запретишь», да?
Появление вашей группы было спровоцировано ситуацией в художественном сообществе Литвы?
«Культуристки» появились спонтанно в 2005 году. Это произошло в одной галерее на выставке, которая называлась «Идентификация художника. Скачок из себя». Идея этой выставки заключалась в том, чтобы художники реагировали на работы своих коллег, не скрывали своё отношение, наоборот, подчёркивали и показывали ето. И мы сделали акцию: повесили постеры «Национальные мужские премии», в которых были перечислены все мужчины, которые с период с 1989 по 2004 год получали национальные премии в области искусства (интересно, что из 127 номинантов женщин было только семнадцать). В 2008 году «Культуристки» пришли на выставку «Герои нашого времени» и раздавали манифест «Долой мужских героев!» Протест был направлен против шовинистических настроений в артистическом сообществе Литвы.
Насколько мне известно, это одна из основных тем группы. В 2011 году вы делали акцию в знак протеста мужского отбора в павильон Литвы на Венецианской биеннале. На выставке в Вильнюсе «Литовское искусство 2000–2010: десять лет» ты выступила в роли «незваного экскурсовода»: провела свою экскурсию, рассказав, какие художники очень важны, но их здесь нет, и повесила репродукции их работ на стены. Были и другие подобные выступления. Мне интересно узнать, изменилась ли благодаря этим акциям ситуация с отбором?
Мне кажется, что просто об этом надо говорить больше и всё время возвращаться к этой проблеме. Недавно были опубликованы ежегодные списки номинантов на национальную премию в сфере искусства и культуры. Я была на пресс-конференции и задала вопрос о том, почему в этих списках снова нет ни одной женщины. И женщина-эксперт, одна из членов жюри, уже достаточно пожилая и интеллигентная (и я её очень уважаю), сказала, что при отборе работ она не обращает внимание на пол художника, а обращает внимание только на качество работ. Может быть, она ответила и честно. Но жюри, состоящее из людей одного поколения, не думает о том, что занимается презентацией вкусов и взглядов только своей генерации. С этим ничего не поделаешь. Эта патриархальность общества не осознана ими, им проще отмахнуться: «Ай, какая разница, мужчина или женщина». В этом году лауреатами стали шесть мужчин, среди которых два актёра – Донатас Банионис и Юозас Будрайтис. Конечно они достойны награды, но у меня возникает вопрос: почему, если, допустим, Банионис не получит премию в этом году, то это будет трагедией, а если её не получит Бируте Жилите, известный график и иллюстратор, на её книгах выросло целое поколение, – то это не будет трагедией? Жюри может говорить: «Мы действовали согласно регламенту и голосовали демократически». Но о каком демократичном выборе может идти речь, если в жюри сидят всего две женщины и девять мужчин в возрасте, которые считают, что «художник – это гений, а художница – это второстепенное понятие». И все тихо соглашаются с этим. У тех, кто в жюри, такая реакция: «Боже, опять эти феминистки! Что они делают? Чего они хотят? Неужели они хотят, чтобы им дали премию?» Нет. Мы хотим, чтобы женщины-художницы попали в поле зрения.
В этом видео Моника – арт-критик, которая после окончания Вильнюсской Академии художеств работала стюардессой на Emirates Airlines, в slow motion и под «Оду к радости» даёт инструкции к безопасному полёту
Сколько человек участвует в группе?
В самой первой акции участвовало две девушки. Сейчас количество участниц меняется в зависимости от проекта, но никогда не было так, что в группе остаётся и работает кто-то один. Культуристок много – больше двадцати женщин. И если ты не с нами, то ты одна из нас. Каждая может быть культуристкой. И мы стараемся не потерять своё лицо, ведь мы не рекламная группа. Были такие ситуации, когда люди из медиа приходили к нам или звонили: «Посмотрите, что случилось! Вы не хотели бы отреагировать на это событие?» Нет, не хотели бы. Мы делаем то, что считаем нужным. Вот, например, сегодня я встретила лауреата национальной премии, и он спросил у меня: «Почему вы не „выкупили” активистку «Фемен», которая пришла на саммит „Восточного партнёрства” в Вильнюсе, стала там митинговать и её задержала полиция?» А почему собственно наша группа должна её «выкупать»? Да, мы разделяем какие-то феминистические взгляды, но это не значит, что мы будем использовать те же самые стратегии. Мы можем поддержать, но мы не будем бегать с голой грудью или в цветных балаклавах. К сожалению, если ты занимаешься феминным искусством, то тебя ставят на такую узкую маленькую полочку, и то, что ты делаешь в этом направлении, понимают очень шаблонно.
Но моя идея как раз состоит в том, что феминизм наоборот расширяет перспективу, показывает и взгляд женщины, и делает мир интереснее и больше.
И важно отметить, что одна из основных идей нашей группы – это noname. Многих привлекает именно это, возможность работы над темой не коллективом конкретных авторов, а просто как группа художников.
Послушай, но ведь эта безымянность работает не всегда. На той же выставке в вильнюсском центре современного искусства «Литовское искусство 2000–2010: десять лет» ты выступаешь в роли экскурсовода, выходишь в публичное пространство, и зрители и художественное сообщество знает, что перед ними не человек с улицы, а Лайма Крейвите – куратор, художник, искусствовед и преподаватель. Тут уже начинает работать именно узнавание тебя.
Это правильное замечание. Но всё же анонимность даёт нашей группе больше разных возможностей и перспектив, потому что кто-то хочет присутствовать и работать не в том качестве, в котором её все знают. Что касается той акции, то я специально провела её не на вернисаже, а, наоборот, за несколько дней до закрытия выставки. Если бы я провела акцию на открытии, то, во-первых, мне пришлось бы согласовывать экскурсию с институцией, а во-вторых, всем сразу же всё стало бы ясно. И я как куратор и человек, который приносит в нашу группу много разных идей, подумала, что художественное сообщество Литвы и Вильнюса в частности очень маленькое, тут все друг друга знают: кто как живёт, кто с каким художником работает, кто с кем в ссоре, и решила, что пусть эта акция будет очень ироничной, квазианонимной. И в самом деле, не идти же мне в ЦСИ в маске, это будет и глупо, и смешно. Я ничего с ЦСИ не согласовывала. Репродукции работ художников, которые не попали на эту выставку и которые во время своей экскурсии на стены в зале повесила я, были сняты на следующий же день. Но мне кажется, что люди, которые были со мной на экскурсии, поняли, что я иронизирую на тему анонимности и непредвзятости: в нашем обществе она невозможна ни в искусстве, ни в критике, потому что, зная всех, ты не можешь написать об этом так, как будто видишь впервые и не имеешь к этому никакого отношения.
Лайма Крейвите с коллегами из Литвы и России на открытии выставки «Украденное прошлое»
Какую проблематику вы выбрали для выставки «Украденное прошлое»?
Сейчас одна из важных тем – это переосмысление недавнего прошлого, не обязательно советского или постсоветского. Это такой историографический поворот в искусстве. И мы с Кристиной Инчиурайте вместе обсуждали, что могло быть вам и нам интересно в Калининграде – ведь у нас похожий опыт, похожее отношение к прошлому, похожее общество – постсоветское и патриархальное, и очень специфическая восточно-европейская чувствительность.
Мы решили сделать главным на выставке образ женщины, которая вроде и есть, но которой не существует. 
И я бы ещё добавила: которой для того, чтобы что-то сказать о себе, лучше скрыться за маску или вообще притвориться кем-то другим. Как, например, этопредставлено в фильме Кристины Инчиурайте «Одинокие», действие которого происходит в вильнюсском исправительном учреждении для девушек во время праздника в честь окончания учебного года. Героиня видео –одна из девушек, которая сидит к нам спиной, на ней платок и халат, она кажется нам старухой, но мы понимаем, кто она, по звуковому фону – популярной, заезженной песни о любви, четверостишью из представления…
Да, верно. Но ведь не случайно все эти женские истории, некоторые из них достаточно лиричные, очень тесно связаны с пространством, в котором всё происходит. Именно в «Одиноких» мы видим кирпичную стену исправительного учреждения, разрушенную православную церковь, виднеющуюся из-за этой стены…Что чувствует героиня, каждый день видя только это?
Вообще советская архитектура, очень монументальная, очень утопическая – на наш взгляд, хороший фон для того, чтобы поразмышлять об отношениях, которые не состоялись, о встречах, которые не произошли, чтобы подумать – это случилось на самом деле или моя память обманывает меня? Или всё было сном? Мы затрагиваем две важных темы: первая – это как раз анонимность, обезличенность, а вторая – женщина и архитектура. Ведь архитектура, как и общество, придумана и спроектирована мужчинами. Так повелось с давних времён, вспомним, что в античной Греции женщины жили отдельно от мужчин и не могли быть полноценными членами общества, как и рабы. И мне кажется, что женщина на фоне архитектуры – это очень актуальный вопрос. Насколько комфортно она чувствует себя среди этих фаллических символов? Или символов, которые предсказывают, как ты должна себя вести и что ты должна чувствовать... Что ты должна чувствовать, когда спускаешься в белом длинном платье по этой монументальной лестнице Дворца бракосочетаний, как, например, героиня фильмы Кристины «Вниз по лестнице»? Архитектура подсказывает тебе и диктует уже какие-то обряды и образы, модель поведения.
И важна ещё и функциональность этих советских зданий, допустим, не жилых домов, а государственных учреждений, загсов, колоний и тому подобных, которые своим обращением к тебе заставляют чувствовать себя гражданином, товарищем, заключённым с определённым номером, но только не самим собой.
Загс – это институция, утверждающая гетеронорму и семейный строй: «Вы, граждане, должны обзавестись семьёй и потомством! Вы должны размножаться и состоять в браке!» Я хочу отметить, что здание этого загса было построено в 1974 году на месте лютеранского кладбища. Этот лестничный марш похож на трап космического корабля – и женщина в свадебном платье как бы спускается с него на землю. Этот ранний видеофильм Кристины силён своей деконструкцией такого понятия, как уникальный момент свадьбы. Все говорят, что это очень важное событие в жизни, и вот героиня спускается по лестничному маршу под музыку четыре раза, в свадебном платье, каждый раз с разными мужчинами, и не один из них не является её мужем на самом деле.
А в 2013 году группа «Культуристки» сняла фильм «Вверх по лестнице», отсылающий к тому фильму Кристины. Мы, четыре девушки в белых маскировочных костюмах и сварочных масках (когда мы не поднимаемся по лестнице, а просто стоим, то похожи на памятник четырём коммунарам), поднимаемся по этой лестнице, и в момент восхождения пролетарский гимн «Интернационал» начинает смешиваться со звуками свадебного марша Мендельсона. То есть получается, что мы как бы разрываемся между стремлением к эмансипации и нормами патриархального общества, идёт внутренняя борьба.
«Cooltūristės». «Cosmic garden». 2012
Лайма, в ваш первый с Кристиной приезд мы много ходили по местам так называемой «космической славы» Калининграда: смотрели памятник космонавту Леонову, корабль космической связи «Виктор Пацаев», астрономический бастион. Очень часто героини перформансов группы «Культуристки» одеты в костюмы, чем-то напоминающие скафандры космонавтов. Чем вызван ваш интерес к космической теме и как она отражается в творчестве вашей группы?
Космос и всё, что с ним связано, – это важный эпизод прошлого, советской идеологии, архитектуры. У нас есть видеоработа «Космический сад». Наша группа работала с таким районом Вильнюса, как Каролинишкес – в семидесятые годы его называли «космическим», потому что и улицы, и торговые центры были названы космическими именами планет и тд. Я жила в этом районе, и мне нравилось, что, в отличие от других, этот очень необычный. И, например, в детском саду была игровая площадка с домиками и тому подобными вещами, сделанными наподобие устройств внутри космического корабля. В 90-х всё было переименовано, а детский сад недавно разрушили. Всё, что связано с космосом, у людей моего поколения ассоциировалась с чем-то героическим. Я по-особенному чувствовала себя, когда жила в этом районе. И после того, когда всего этого не стало – той части их жизни, связанной с воспоминаниями, мечтами, – их прошлое украли. И художники нашей группы, в костюмах, чем-то напоминающие костюмы космонавтов, сделали такой воображаемый космический маршрут по этому району. И это не значило, что мы хотели вернуться в то советское время, нет, это значит, что оно было и его невозможно вычеркнуть из памяти. Я задаю себе вопрос, что сейчас можно сделать с этим украденным прошлым. Уходит моя генерация, а новому поколению наше прошлое ничего не говорит. Даже в случае с «космическим» районом – у них в памяти уже нет ни этих остановок, ни этих улиц, ни этих магазинов.
Или ещё одна наша работа «Национальная галерея искусств – это не НЛО». Дело в том, что летом 2013 года здание галереи было преобразовано в место для встречи политиков, а в советское время это здание было Музеем революции. Перед входом в галерею находится монументальная скульптура советского периода «Первые ласточки» – такая аллегорическая фигура Космоса. И на ступеньках, ведущей к этой скульптуре, мы провели перформанс, опять же в этих костюмах космонавтов запускали белые керамические тарелки: они падали на асфальт и разбивались вдребезги. Таким образом мы протестовали и против того, что теперь место, предназначенное для культуры, используется политиками, и против, опять же, кражи нашего прошлого.
Я считаю, то, что уничтожается, стирается, нужно не только сберечь, но ещё и осмыслить с двух точек зрения – антропологии и искусства – зафиксировать, а потом придать и художественную ценность, толкнуть вперёд, чтобы это не осталось в небытии.
Upstairs, or Wedding International. 2013
Я бы хотела вернуться к началу нашего разговора о судьбе женского искусства в Литве. Дело в том, что в России последней арт-звездой была Вера Мухина, и очень долгое время, даже в свободные 90-е, не было такого женского имени, равного мужчинам-художникам. В нулевые годы ситуация изменилась: в шорт-листы престижных премий исправно попадают молодые женщины-художницы – это и Таус Махачева, и Анна Жёлудь, и многие другие. Как ты считаешь, в художественном сообществе Литвы может что-то измениться в примерно таком же направлении?
Знаешь, мне всегда было интересно наблюдать за тем, как просто из-за многолетней традиции мужской взгляд принимают как универсальный, а любой женский сразу локализуют как узкий и специфический. Заметь, что если мужчина-художник сделает работу о проблеме, о блуждающем гении, то все будут относиться к этой работе как к универсальной. Но как только за подобную тему возьмётся женщина, то… Мне нравится, когда произведение искусства многогранное, когда в нём много разных смыслов и несколько перспектив. Например, фильм Кристины «Встреча». Вот эта женщина-художница, которая переписывается с женщиной, которая живёт в Светлогорске, от лица мужчины и разговаривает с ней голосом своего мужа – она обманщица или нет? Этично она поступает или не очень? Я часто думаю, что было бы, если та женщина узнала бы об обмане, то рассердилась бы или смогла взглянуть на это иначе, со стороны? И вот эта полифония очень важна.
Вообще судьба женщин-художниц очень странная: мне кажется, что они должны очень долго жить и работать, чтобы в глубоком возрасте завоевать себе эту славу, стать такими, как Луиза Буржуа, чтобы их поколение за пятьдесят лет пришло к выводу: то, что делают эти женщины, – очень интересно и важно.
