Уверенная продуманная неопределённость
«Искусство – отличный помощник в развитии критического отношения к собственным предположениям, к собственному пониманию». Беседа с румынским коллекционером Овидиу Шандором в Праге
Иногда пространства возникают из любви и чьей-то твёрдой уверенности, что такое пространство необходимо. Так в Праге возникло Kunsthalle Praha, состоящее из трёх галерей обширное и прекрасно оборудованное арт-пространство в бывшем здании трансформаторной станции, подпитывающей некогда пражские трамваи перед подъёмом на высокий холм Петршин, одну из городских достопримечательностей. В здании до сих пор есть одна комната с электротехническим оборудованием, но если раньше трансформаторы занимали целый дом из нескольких этажей, то теперь им хватает ровно одной комнаты – вот такое пространственное измерение прогресса. Освободившееся от своей первоначальной функции здание приобрёл, реконструировал и оснастил новой миссией The Pudil Family Foundation, частная инициатива семейной пары коллекционеров и любителей современного искусства – Павлины и Петра Пудилов. «Это название, Kunsthalle Praha, отсылает к мультикультурному прошлому Праги как города трех наций, двух языков и одного неповторимого очарования», – гласит текст на сайте KP. – «Наша миссия – способствовать более глубокому пониманию чешского и международного искусства XX и XXI веков». И эта ключевая направленность позволяет не только фокусироваться на истории и трендах глобального современного искусства, но и представить более разноплановую картину художественной сцены Восточной и Центральной Европы.
Kunsthalle Praha
Именно об этом – открывшаяся здесь в середине июня выставка Lost in the Moment That Follows (в название выставки вынесена цитата основателя сюрреализма Андре Бретона, которая подчёркивает один из фокусов экспозиции – отношения прошлого, настоящего и будущего). Она посвящена искусству Румынии от модернизма до наших дней и представляет собой выборку работ из коллекции известного румынского арт-филантропа Овидиу Шандора (Ovidiu Șandor), основателя Art Encounters biennale в городе Тимишиару, в котором и живёт Овидиу. Экспозицию из 150 работ 79 художников, которую можно посмотреть в Праге до 10 сентября, концептуализировал и формировал куратор Тевж Логар (Tevž Logar). Она продолжает задуманную Kunsthalle Praha серию выставок Ways of Collecting, стартовавшую прошлым летом экспозицией «Midnight of Art: Karel Babíček’s Collection». Кристелл Хавранек (Christelle Havranek), главный куратор Kunsthalle Praha, так объясняет идею Ways of Collecting: «С помощью этой серии выставок мы хотим привлечь внимание к коллекционированию, которое – хотя это зачастую игнорируется – является неотъемлемой частью художественной экосистемы. Особенно в Чехии, где в течение многих лет художественные коллекции были доступны публике только в государственных институциях, роль частных коллекционеров остаётся в некотором роде загадкой. Кто и что собирает? Какова связь между искусством и коллекционированием? И являются ли сами художники коллекционерами? Наша серия выставок призвана дать ответы на все эти и многие другие вопросы».
Куратор Тевж Логар и Овидиу Шандор на открытии выставки Lost in the Moment That Follows. Фото: Ян Малый 
В этом смысле коллекция Овидиу Шандора может послужить отличным примером подхода к коллекционированию и как к удовольствию и расширению собственных горизонтов, и как своего рода миссии с широким культурным воздействием. Начав интересоваться искусством своей страны, Шандор проделал и огромную работу для того, чтобы сделать его более visible в международном контексте, показать его взаимосвязи с глобальным арт-миром, структурировать представление о его развитии во времени. Именно этим занимается основанный им Art Encounters Foundation и проводимая фондом биеннале в Тимишиару. У коллекции пока нет своего публично доступного пространства, но работы из неё постоянно курсируют между самыми разными выставками и в Румынии, и за её пределами. В ней представлены такие имена, как Константин Бранкузи (Constantin Brâncuși), Виктор Браунер (Victor Brauner), Brassaï, Киприан Мурешан (Ciprian Mureșan), Ионна Немеш (Ioana Nemeș) и многие другие художники, которые каждый по-своему и в разных медиа развивали представление о возможностях искусства. Поэтому и сама выставка Lost in the Moment That Follows, мастерски структурированная куратором Тевже Логаром не по временному, а по тематическому принципу (эти темы – идентичность, природа, пространство, тело и память), представляет собой взаимосвязь работ разных эпох и разных медиа: от картин и скульптур до инсталляций и видео. Причём в ней интересную роль играют и книги – издания сюрреалистов 1920-х годов, потому что это тоже очень своеобразный и важный художественный медиум, чей потенциал именно тогда был заново осознан художниками и использовался ими крайне эффективно.
Тристан Тцара, Макс Эрнст, Жоан Миро, Ив Танги. L'ANTITETE, Bordas, 1949. Трёхтомник с оригинальными гравюрами (репродукция офорта Жоана Миро, 1949)
Мы поговорили с Овидиу Шандором сразу после пресс-тура по выставке, присев за столиком в кафе Kunsthalle Praha. Он говорил уверенно, продуманно и, кажется, почти ни разу не замедлил с ответом, потому что рассказывал о вещах, о которых наверняка много размышлял прежде. Ведь его коллекция и его подход к самому процессу коллекционирования – это, безусловно, и постоянный процесс осознания: множественности точек зрения, интересной сложности мира, его устройства – и в истории, и в современности. На вопрос, прозвучавший во время пресс-тура о том, что он узнал благодаря коллекционированию, Овидиу отвечал так: «История – это очень тонкая материя, она никогда не бывает чёрно-белой, особенно в сложные времена… Для разных людей восприятие её очень разное, это видно и по работам художников, размышляющих над этим. Наверное, я не столько учился у искусства, сколько понимал благодаря ему, что я знаю недостаточно. У меня есть друг, он архитектор, и он порой говорит: "Я боюсь только тех людей, для которых нет неопределённостей". И вот то, что я узнал от художников и благодаря коллекционированию – я собрал больше неопределённости, и я нахожу это очень полезным, по крайней мере, для себя».
На карте мира в версии Овидиу Шандора, о которой мы будем говорить дальше, есть самые разные оттенки и тональности, кроме белого и чёрного. И осознание таких вещей делает увереннее и продуманнее даже наши сомнения, а нашу картину мира – полнее и богаче.
Lost in the Moment That Follows. Вид экспозиции 
Как предприниматель вы работаете с недвижимостью, со зданиями и пространствами, которые как бы являются огромными кусками реальности, составляющей наш мир. А как коллекционер вы начинали с собирания старинных карт. Карты как раз отображают реальность мира, но в более абстрактном виде, в масштабах реальности, недоступных нашему зрению. Затем вы перешли к коллекционированию произведений современного искусства, которые также являются своего рода «картами нашего мира», но на ещё более абстрактном или виртуальном уровне – даже если они сами являются физическими объектами. Как в вашей жизни произошёл этот переход от карт к искусству?
Я думаю, что это произошло как-то само собой. Большинство старинных карт – это гравюры. А старинные карты не были столь функциональны и инструментальны, как сейчас, это был гораздо более художественный тип объекта. Старинные карты обладают этим художественным качеством. Когда я обустраивал новый офис, мне довелось попасть на аукцион «Чёрное и белое», где выставлялись гравюры тех классиков и художников-модернистов Румынии, о которых мы узнавали ещё в школе. Поскольку это были гравюры, они показались в каком-то смысле очень знакомыми – как карты. И я подумал, что было бы неплохо купить несколько гравюр и рисунков этих довольно известных румынских художников 1920–1930-х годов и поместить их в конференц-зале в офисе. Так что всё произошло почти случайно.
Вскоре после этого я познакомился с парой молодых галеристов, специализирующихся на современном искусстве. И довольно быстро я перешёл от гравюры к широкому спектру медиумов – от живописи до инсталляции и так далее. И эти галеристы, с которыми я познакомился, начали объяснять мне, что такое современное искусство, как на него смотреть и подобные вещи. Я понял, что классическое модернистское искусство меня интересует меньше, зато почувствовал настоящую связь с современным искусством. А потом открыл для себя авангард 1920–1930-х годов. Таким образом, я сосредоточился на этих двух компонентах: историческом авангарде и современном искусстве периода после Второй мировой войны. А затем… тут как бы одно вытекает из другого. Вы идёте на выставку, открываете для себя нового художника, чтобы узнать о нём побольше, разговариваете с кем-то ещё и узнаете о других вещах, о которых вам стоит почитать или узнать. Затем, когда вы начинаете читать тексты об этом художнике, вы начинаете понимать, что существует, возможно, целый художественный контекст, в котором этот художник работал. И тогда вы начинаете своё собственное исследование в различных направлениях, но, конечно, в очень личной манере – это не похоже на посещение школы истории искусства, где вы просто обязаны читать об определённых вещах. Когда ты собираешь коллекцию, ты можешь интересоваться тем, чем действительно хочешь. Со всеми вытекающими отсюда преимуществами и недостатками. Но да, именно так я перешёл от коллекционирования карт к коллекционированию произведений искусства.
Lost in the Moment That Follows. Вид экспозиции. Фото: Vojtěch Veškrna 
Какая часть вашей личности, вашей идентичности напрямую связана с этим процессом коллекционирования?
Трудно сказать. Наверное, коллекционирование само по себе, особенно если заниматься им интенсивно, как это обычно делают коллекционеры… это желание не только ценить искусство, но и обладать им, имеет какое-то научное объяснение. Я всегда говорил, что психологи и психоаналитики могли бы дать этому какое-то латинское название. Думаю, что в моём случае это стремление исследовать, кто мы есть и кто я есть. А чтобы понять это, конечно, необходимо посмотреть, откуда мы родом. И, наверное, поэтому в коллекции довольно много работ, обращённых к недавней истории, истории Румынии, истории Европы XX века, а также к проблемам сегодняшнего дня. В каком-то смысле я пытаюсь понять, в каком направлении мы движемся – как отдельные индивидуумы, как город, как страна, как Европа. Мне очень интересно увидеть, как художники воспринимают мир и проблемы, которые нас окружают, – политические проблемы, проблемы устойчивого развития, социальные проблемы, экономические проблемы, эстетические, культурные и т.д.
Как и многие коллекционеры, я скорее аналитик, пришедший из мира бизнеса, который (по крайней мере со стороны) кажется очень сухим, основанным на цифрах, ориентированным на достижение целей и сроков. И, конечно, это связано с определённым взглядом на мир. Для меня художники открывают возможность совершенно иного взгляда на мир, более чувствительного, более личного, более человечного. Они смотрят на другие проблемы или совсем по-другому смотрят на те же проблемы. Это, наверное, и есть то, что даёт изучение искусства таким людям, как я. Ты понимаешь, что твое мнение о мире – не единственный способ его восприятия. А лишь один из способов его понимания. Это как дополнительные сомнения к тому, что я знаю о мире. И я думаю, что это важная часть критического мышления – подвергать сомнению свои собственные взгляды на мир. Что в какой-то мере объясняет, почему я этим занимаюсь.
Жюль Перахим. Портрет Елизаветы Богза. 1937–1939. Масло, холст, 55 × 35 см
Мне кажется, что когда коллекция достигает определённого уровня, когда это уже не просто любимые произведения искусства на стенах дома, рано или поздно желание обладать действительно любимым искусством сменяется на потребность выстроить с помощью этой коллекции свою модель окружающей тебя вселенной, свою мегакарту.
Да, в некотором смысле. Это происходит, когда коллекция становится больше, чем сумма отдельных работ. И, конечно, сейчас, приобретая новое произведение, я думаю не только о таких вещах, как «насколько хорошо это произведение искусства, что оно говорит, что оно означает». Но также и о том, как оно связано с остальной частью моей коллекции, какой вклад оно вносит в этот коллектив произведений искусства, в какие отношения оно вступает с другими произведениями в коллекции или с другими художниками в коллекции. Это нечто гораздо большее, чем просто количество приобретаемых произведений искусства. И спустя некоторое время вы начинаете мыслить более структурировано – в каком направлении вы хотите развивать свою коллекцию. Конечно, всегда есть произведения искусства, которыми вы никогда не сможете обладать – по разным причинам. Поэтому ты много думаешь – при тех ограниченных ресурсах, которые у тебя есть (время, деньги и пространство) – как сделать что-то, что было бы как можно более артикулированным, как можно более актуальным? Действительно, в какой-то момент начинаешь задумываться о метауровне, о том, что такое эта коллекция.
Ведь в Восточной Европе мы, коллекционеры, несем определённую ответственность, которая в некотором смысле больше, чем у западноевропейских коллекционеров. Потому что в некоторых странах Центральной и Восточной Европы общественные, государственные институции всё ещё не очень активны, у них всё ещё недостаточно ресурсов для этого. Наша роль заключается в том, чтобы помочь сохранить ряд актуальных произведений искусства из этого региона в этом самом регионе, чтобы они не рассеялись по музеям или частным коллекциям в других частях света. Конечно, и это тоже по-своему неплохо. Но я думаю, что важно, чтобы определённый корпус работ актуального искусства всё-таки оставался в регионе. Я надеюсь, что нынешнее поколение коллекционеров из Центральной и Восточной Европы справится с этой ролью. Я также думаю, что некоторые из тех коллекций, которые сейчас являются частными, со временем станут общедоступными – либо в государственных институциях, либо в частных музеях, либо где-то ещё. Я думаю, что здесь есть определённая ответственность, которая, например, не обязательно лежит на западноевропейском или североамериканском коллекционере, потому что там уже есть много государственных институций или давно существующих музеев, которые активно собирают и активно выставляют искусство.
И есть ещё одна функция, которую я считаю важной для своей коллекции… Я считаю своей обязанностью сделать коллекцию или произведения искусства и художников из коллекции видимыми. И поэтому я очень открыт для того, чтобы предоставлять работы из моей коллекции на различных выставках в стране и за рубежом. Потому что, опять же, это даёт дополнительную возможность быть на виду, особенно важную для молодых художников. Но и для всех тех, кого я считаю важными фигурами на художественной сцене Центральной и Восточной Европы. Это, конечно, ещё не самая зрелая арт-сцена, но за последние 10–15 лет она сильно продвинулась вперёд: от почти вакуума до сцены, у которой теперь есть своя вибрация, где появляются новые институции, такие как Kunsthalle Praha, новые события, выставки, где сами художники управляют арт-пространствами, которые появляются во всех уголках региона. Но до зрелой художественной сцены нам ещё далеко. И в этом контексте мне кажется важным, чтобы частные коллекции циркулировали и были видны публично на различных выставках, не обязательно посвящённых определённой коллекции, но позволяющих этим коллекциям быть ресурсами для кураторов и институций.
Децебал Скриба. Серия масок №2. 1976. Серебряно-желатиновая печать. 30 × 30 см (каждый)
Если продолжить метафору коллекции как частной модели Вселенной, то Румыния и румынское искусство, видимо, находятся в центре вашего универсума. Можно ли в нескольких предложениях описать ваше ощущение местной художественной сцены?
Я думаю, что, безусловно, Румынию и ряд стран этого региона объединяет общая история. И в то же время каждая страна и её арт-сцена уникальны. Очень интересно проследить и эти сходства, и различия в регионе. На художественную сцену в Румынии, как и в любой другой стране, очень сильно повлияла её история. В период между двумя мировыми войнами у нас было очень сильное поколение художников-авангардистов, которые для того времени обладали очень развитыми международными связями. У них не было интернета, не было дешёвых рейсов из Бухареста в Париж. Вместо этого они отправляли письма по почте, издавали журналы и книги, которые затем распространяли. И я думаю, что, например, Тристан Тцара (который также представлен здесь на выставке) был одним из первых инфлюэнсеров в искусстве. Он писал художникам по всей Европе, с неистовой энергией распространяя идеи дада, как сегодня кто-то делает это с помощью Инстаграма, блога или чего-то подобного.
Поэтому я думаю, что это важная часть румынского вклада в международную художественную сцену. Это был период, когда в Румынии также происходило интересное социально-экономическое развитие со своими преимуществами и недостатками, как и в любой другой части Европы. Затем, конечно, на румынское искусство очень сильно повлиял коммунистический период, когда художники либо вписывались в определённые идеологические рамки и жили вполне комфортно и легко, либо занимались искусством, которое не обязательно было незаконным, но выходило за рамки официальных установок. А это очень часто означало, что эти художники не могли показывать своё искусство, не могли продавать его и соответственно вынуждены были жить в более сложных условиях. Но были и те, кто совмещал эти две позиции: с одной стороны, делали то, что было необходимо для выживания, и в то же время в своей собственной мастерской достаточно свободно исследовали то, что им нравилось. Конечно, это нашло отражение в румынском искусстве, и здесь вы можете заметить сходство со многими художниками в других странах региона – от Польши до Словакии или бывшей Югославии.
После 1971 года Румыния культурно закрылась от Запада. Так что, к сожалению, это было очень сложное время. Что отразилось и в искусстве того времени. И потом, конечно, после 1989 года у нас тоже был непростой период, особенно в 1990-е годы. С этой внезапной трансформацией от коммунизма к демократии и капитализму, что, очевидно, было достаточно болезненным переходом, в том числе для художников. И это, опять же, нашло отражение в их творчестве.
За последние 10–15 лет художественная сцена постоянно развивалась, появлялись различные инициативы и институции. Сейчас мы видим, что молодые художники уже не так явно обращаются к недавней истории, особенно те, кто родился после 1989 года и не пережил сам эпоху коммунизма. Их гораздо больше интересуют универсальные темы в искусстве – от социальных проблем до экологии и других тем, актуальных теперь для международной арт-сцены. Конечно, они смотрят на это с точки зрения молодого художника, живущего в именно такой стране, как Румыния. Но мне кажется, что они гораздо больше в связке с современным обществом и, может быть, менее озабочены прошлым.
Я думаю, что в румынской культуре есть определённые моменты, которые сходны с другими восточноевропейскими культурами. Это можно заметить и в произведениях искусства. Мне кажется, тут есть некий компонент абсурда и готовность посмеяться даже в трагической ситуации. Или же этот дадаистский подход, когда всё «серьёзное» превращается в несерьёзный спектакль, который в то же время очень даже серьёзен.
Леа Расовски. Дар видимости. 2017. Акварель на бумаге, 66 × 60 см. Фото: YAP Studio
На другом уровне серьёзности.
Да, сначала вы смеётесь, но потом понимаете, насколько это глубоко. Я думаю, это то, что есть общего у восточноевропейской и даже русской культуры – и в литературе, и в философии, и в искусстве, и в театре. Кроме того, я думаю, что у Восточной Европы есть нечто, связанное с формой духовности. Поскольку мы происходим из обществ, которые традиционно были гораздо более духовными, я не хочу тут использовать термин «религиозные», потому что мы говорим о традициях, существовавших и до христианства. Но все эти истории, которые передаются из поколения в поколение о мистических существах в лесах какой-либо страны Восточной Европы… эта религиозная духовность, которая, конечно, для Западной Европы не столь характерна, потому что это более прагматичное общество уже в течение довольно длительного периода времени. Я думаю, что духовность – это то, что может быть и не явно выражено в произведении, но вы всё равно чувствуете её – отсылки к космосу, к Вселенной, к вещам, которые не видны или находятся за пределами нашего мира. Я думаю, что это то, что постоянно присутствует в восточноевропейском искусстве.
Вот некоторые основополагающие моменты, которые я здесь вижу. Но, конечно, в то же время у каждой страны свой путь. Такая страна, как Польша, была гораздо более открытой в 1980-е годы, в то время как Румыния была полностью закрыта и находилась в очень деградирующем состоянии общества. Что нашло отражение и в румынском искусстве.
"Lost in the Moment That Follows". Exhibition view
Когда мы говорим о художниках из восточноевропейского или центральноевропейского региона… Нужно ли им по-прежнему какого-то рода признание со стороны западных стран, тамошних кураторов, критиков и коллекционеров? Нужно ли им оно для того, чтобы стать успешными, признанными в своём регионе?
Это очень хороший вопрос. Да, я считаю, что такого рода признание – вещь полезная. И, конечно, в этом есть свои плюсы и минусы. Очевидно, что существует критическое отношение к тому, что у наших восточноевропейских обществ есть этот рефлекс всегда пытаться понять, что о нас думает Запад. Я не могу рассматривать это в колониальных терминах, как это делают некоторые, я бы скорее рассматривал это как реакцию периферии на центр. Это тот рефлекс, который возникает у младшего брата по отношению к старшему даже в крепкой семье. Так что в каком-то смысле это естественно, но, действительно, я считаю, что мы должны больше доверять себе. Важно, чтобы мы как регион, мы как страны и отдельные художники создавали идентифицируемые голоса, которым не обязательно ждать этого одобрения. Я также думаю, что мы должны больше смотреть на самих себя. Институции в Восточной Европе должны больше смотреть на художников из Восточной Европы, галеристы в Восточной Европе должны больше смотреть на коллекционеров из Восточной Европы, коллекционеры из Восточной Европы должны больше смотреть на создание каких-то структур или событий в Восточной Европе, а не только поддерживать западноевропейские институции в приобретении восточноевропейского искусства. И если мы будем больше смотреть друг на друга и, возможно, больше говорить об этом, тесно сотрудничать, мы сможем сделать искусство нашего региона более заметным и более значимым на международной арт-сцене.
Несколько недель назад в Бухаресте прошла первая действительно стоящая ярмарка современного искусства под названием RAD, совсем небольшая – около 20 галерей, но все очень толковые. И галеристы были удивлены тому, как много людей в стране занимаются коллекционированием. Потому что некоторые из этих галерей больше знакомы с международными коллекционерами и даже не знают всех коллекционеров в своей стране. И я думаю, что это происходит по всей Восточной Европе, что у нас есть этот рефлекс как бы зеркально отражать тенденции международной арт-сцены, ориентироваться на них. Мы начинаем интересоваться друг другом, когда кто-то становится заметным на международной арене, вместо того чтобы потратить чуть больше времени и усилий на знакомство друг с другом до того. И я думаю, что именно в изменение этой ситуации, например, Kunsthalle Praha начинает вносить реальный вклад. Мы также надеемся внести свой вклад с помощью биеннале Art Encounters, где мы пытаемся собрать вместе румынских художников, художников из Восточной Европы, а затем поместить их в международный контекст. Есть и другие инициативы. Так что этот рефлекс всегда смотреть в западное «зеркало» потихоньку отступает, мы начинаем оценивать себя напрямую, без этой промежуточной оценки. С другой стороны, я твердо убеждён, что единственная актуальная арт-сцена – это международная арт-сцена. Я не верю, что в нашей стране или в нашем регионе могут существовать художественные сцены, оторванные от международного диалога. Я думаю, что это уже невозможно. Но, действительно, мы не должны всегда искать такого рода подтверждение собственной значимости.
Дан Пержовски. Мир. 2022–2023. Сайт-специфичный перформанс, Kunsthalle Praha, 2023. Рисунок на оконном стекле. «"Мир" – это рисунок, сделанный и проданный в пользу украинских беженцев. Владелец покупает право перерисовывать рисунок на стенах или окнах своего дома. Разрешение на перерисовку оплачивается в виде прямого пожертвования в пользу ассоциации, занимающейся проблемами беженцев (приоритет – детские и образовательные программы)». 
«Владелец получит оригинальный сертификат, пронумерованный и подписанный художником, а также инструкции по рисованию работы. Рисунок был показан в нескольких независимых арт-пространствах Румынии и продан двенадцать раз из общего тиража в 20 экземпляров. В рамках этой выставки можно приобрести 13-й и 14-й номера из той же серии». Фото: Jan Malý 
Вы сказали, что искусство даёт вам ощущение или понимание неопределённости. Вот уже четыре года мы живём в состоянии турбулентной неопределённости – сначала пандемия, а теперь – открытая война России против Украины, которая длится уже полтора года. Кажется, что ваше внимание к авангардному искусству как-то связано с этой ситуацией неопределённости, слома привычного порядка, ведь это искусство создавалось людьми, пережившими Первую мировую войну, и было своего рода реакцией на неё. Теперь мы более пристально вглядываемся в эту область искусства, чтобы найти ответы на вопросы сегодняшнего дня.
Очевидно, что авангард и все его разновидности, от дада до сюрреализма, были в значительной степени реакцией на Первую мировую войну, когда мировой порядок был перевернут с ног на голову, политически, социально, экономически и человечески. И я думаю, что это был их способ попытаться справиться с этими внезапными изменениями. Я не знаю, вызовет ли война в Украине такую же степень воздействия, но очевидно, что она ставит под вопрос определённые приоритеты даже в мире искусства. Я думаю, что происходящее ставит под вопрос, действительно ли темы, которыми занимался мир искусства до войны в Украине, были самыми важными. Приоритет тем изменился, я думаю. И, конечно, это создаст контекст, который, как мне кажется, приведёт к появлению удивительного нового искусства и новых подходов, потому что это нечто, что сотрясает систему, в том числе систему искусства. Всё это заставляет нас задаться вопросом, что важно для нас как для людей и что важно для наших обществ? Что важно для нашего будущего? Я думаю, что это изменит мир искусства. Кто будет ключевыми художниками в этой трансформации – предсказать это, наверное, невозможно. Но это контекст с большим количеством ферментов, он породит много химических реакций и приведёт к вещам, которые могут быть очень важны для будущего. Наше поколение очень избаловано, потому что мы так долго жили в Европе без войн. И мы многое воспринимали как должное. Саму ситуацию мира мы воспринимали как должное. После 1989 года мы воспринимали свободу как должное. Мы воспринимали свободу слова как должное. А теперь мы вдруг поняли, что на самом деле это не такие уж и самоочевидные вещи, какими они для нас выглядели. Мне очень интересно, как это отразится в искусстве ближайших лет.
Йоана Немеш. Печь. 2009. Гипс, металл, бронза, позолота, деревянные чаши. 107 × 90 × 30 см
А как эти авангардные произведения 1920–1930-х годов функционируют в современном мире?
Я думаю, что искусство – это то, что происходит между произведением и зрителем. И очевидно, что мы отличаемся от зрителей 1930-х годов. Одни и те же артефакты будут иметь для нас сегодня другое значение. Мне кажется очень интересным, что в последние несколько лет прошла серия выставок, посвящённых сюрреализму. Но это не так уж странно, если принять во внимание контекст украинской войны или ситуацию в обществе, которое не знает, в каком направлении двигаться. Это показывает, что сюрреалистический взгляд на мир, в том числе на всё то, чего мы физически не видим в мире, по-прежнему волнует людей.
У нас в Тимишиару только что прошла выставка Виктора Браунера, имевшая огромный успех. Это означает лишь то, что это искусство по-прежнему вызывает эмоции, мысли и вопросы в умах современных людей. Я думаю, что это явное доказательство его актуальности. Понятно, что мы как общество не решили тех проблем, которые существовали на момент создания этих произведений, мы, может быть, попытались решить некоторые из них и даже в чём-то преуспели, но другие проблемы остаются нерешёнными. Все эти вопросы – от идентичности до общественных или национальных вопросов: что важнее – то, что вы румынский или польский художник? Или то, что вы являетесь гражданином Европейского союза? Я думаю, что такие вопросы существовали тогда, существуют сегодня и, вероятно, будут существовать в будущем.
Так что, да, всё это актуально в нашем собственном восприятии. И, я думаю, что очень правильно то, как Тевж Логар как куратор сформировал выставку Lost in the Moment That Follows – он сопоставил работы из очень разных времён, но они так или иначе затрагивают одни и те же вопросы, одни и те же проблемы или выражают одни и те же поиски. Искусство периода до Второй мировой важно сегодня, потому что оно напоминает нам о том, что многие проблемы не так уж и новы. И вопросы, с которыми нам приходится иметь дело, не совсем новые, и решения, которые мы находим, тоже не обязательно новые. Я думаю, что это даёт нам некоторую перспективу. Мы всегда думаем о себе как о самом умном поколении, как о тех, кто привнёс новые решения или по крайней мере попытался их найти. А это очень вежливое напоминание о том, что другие поколения до нас прошли через те же самые потрясения. Через те же проблемы, на которые они, возможно, находили похожие ответы, а может быть, и другие. Но в самой нашей борьбе, по сути, нет ничего нового.
Виктор Браунер. Растения и животные. 1928. Масло, холст. 61 x 50 см
Влияет ли это каким-то образом на ваш взгляд на будущее?
Я думаю, что, безусловно, влияет. Искусство всегда меняет людей, всех, кто начинает интересоваться им, следить за ним и понимать различные слои разных произведений искусства. Я уверен, что мы как люди меняемся от этого, и это меняет наше будущее. С другой стороны, я не думаю, что, например, воинствующее искусство, которое борется за или против определённых вещей, непосредственно меняет общество. Но я думаю, что в более широком смысле искусство действительно преобразует людей, а затем люди преобразуют общество. Я рассматриваю его как более косвенный инструмент для изменения общества и не обязательно как прямой инструмент для определённых воинственных позиций. Я достаточно скептично отношусь к способности искусства напрямую изменять общество.
Герасим Лука. Кардинал Ингирами. 1960. Коллаж на деревянной панели, 46 × 27,7 × 1,6 см. Фото: Андрей Инфинит
Мне понравилось ваше замечание о том, что опыт общения с искусством позволил вам по достоинству оценить неопределённость. То есть неопределённость тут понимается как нечто скорее позитивное.
Я думаю, что когда у людей слишком много уверенности, это приводит к проблемам. Знаете, так бывает с диктаторами: они думают, что точно знают, что и как нужно делать. И это всегда оборачивается плохо. А доза неуверенности в себе, мне кажется, помогает нам оставаться в здравом уме. Искусство – отличный помощник в том, чтобы критически подходить к нашим собственным мнениям и предположениям, к нашему пониманию вещей. Это помогает нам стать, я надеюсь, более достойными людьми в будущем.
Тевж Логар, куратор выставки Lost in the Moment That Follows, рассказывает о работе Геты Брэтеску «Птица из Пасареи» (1989–1990)
Каковы ваши дальнейшие планы в отношении вашей коллекции?
До недавнего времени я концентрировался только на румынском искусстве. Но в последние пару лет я начал исследовать, если использовать вашу метафору космографии, два круга вокруг румынской художественной сцены. Первый круг довольно очевиден – это художественная сцена Центральной и Восточной Европы. И я начал потихоньку приобретать работы художников из этого региона. Второй круг – это более широкая международная арт-сцена, где я начал собирать определённых художников или произведения искусства, но всё это так или иначе связано с ядром коллекции и румынским искусством. Я ищу тех художников и произведения искусства в Восточной Европе и в более широком международном контексте, которые каким-то образом связаны с практикой или, может быть, с историческими моментами, или каким-то образом ведут диалог с этим ядром коллекции. Это новое направление, которое я пытаюсь придать своему коллекционированию. Сейчас оно находится на очень ранней стадии. Поэтому, например, эта выставка в Праге по-прежнему посвящена исключительно румынскому искусству. Потребуется время, чтобы сформировать определённый набор восточноевропейских и международных работ в коллекции, прежде чем их можно будет показать вместе и придать им какой-то смысл. Но таков план на данный момент.
Овидиу Шандор на открытии выставки Lost in the Moment That Follows. Фото: Jan Malý 
Не могли бы вы порекомендовать нашим читателям, за какими современными румынскими художниками стоит сейчас следить?
Обычно я как коллекционер стараюсь избегать этого – называть определённых художников, потому что на самом деле список тут очень длинный. Но если посмотреть, например, на имена в программе фонда Art Encounters и в программе биеннале Art Encounters, то можно получить довольно обширный список румынских художников разных поколений, который даёт прекрасную отправную точку для знакомства с румынской художественной сценой. Эти ресурсы весьма интересны. Фактически коллекционеры уже пользуются сайтом фонда, когда хотят больше узнать о румынской художественной сцене. Почему бы не попробовать это?
