Кто такая Тихая Герда?
Леонид Ярмольник, сыгравший одну из главных ролей в фильме Евгения Пашкевича «Что знает Тихая Герда», премьера которого состоится в Риге 22 октября, рассказывает о съёмках и своём восприятии фильма
Фильмы и сновидения – это во многом одно и то же: экзотическое визуальное заблуждение, которым мы наслаждаемся в темноте.
Джонатан Коу. Дом сна
Фильм Евгения Пашкевича «Что знает Тихая Герда» – совсем не тихий. В нём много музыки, ветра, грозы, неожиданных сцен, слов и поступков. В нём громко кричит японский самурай, отрубая ухо, в нём стучит головой о деревянную поверхность служанка Мария, зажатая под столом неизвестным, и кричит в припадке барышня Фрида. Но есть и моменты тишины, и сложные наслоения разговоров «за соседними столиками», и звуки прогибающихся под шагами ступенек.
Как будто во всём этом есть какая-то очень сложная и при этом выверенная партитура. Что-то вроде симфонии в киноформате, где при этом происходит изысканная и мастерская работа с цветом и светом. Есть здесь и сюжет, который в общем-то вполне можно пересказать. И это даже не будет спойлером, потому что интрига далеко не в нём.
Момент съёмок.
На переднем плане – Северия Янушаускайте. В зеркале отражаются режиссёр Евгений Пашкевич и оператор Андрейс Рудзатс.
Фото: Alise Koort
Кажется, в Латвии удалось снять большое европейское кино, кино, в котором заняты актёры из всех балтийских стран и которое по духу и стилистике продолжает то, что делали легендарные режиссёры 1960-х и 1970-х. Кино как видение, как сон, как иная реальность со своими полузагадочными, смутно узнаваемыми законами.
Режиссёр Евгений Пашкевич родился в 1948 году, окончил ВГИК в 1978-м, с 1973-го по 1981 год снял пять документальных фильмов, а в 1984-м на «Мосфильме» – игровой короткометражный фильм «Инфанты». В 1989-м, на изломе Советского Союза и тогдашней киносистемы, выпустил на Рижской киностудии своё первое большое кинополотно – «Дни человека». Следующий полнометражный фильм Пашкевичу удалось закончить только в 2011 году – это был «Гольфстрим под айсбергом». А потом началась работа над фильмом, изначальным импульсом для которого послужила новелла Стефана Цвейга «Женщина и природа», хотя, насколько я помню давний разговор с Евгением, первый вариант сценария по Цвейгу был готов ещё в середине 1990-х. Наверняка он не один и не два раза переделывался, выстраиваясь именно в то пространство, которое могло оказаться максимально близким ожиданиям автора сценария и режиссёра.
Момент съёмок. Фото: Janis Pipars
В фильме играет первоклассный актёрский ансамбль – Северия Янушаускайте и Леонард Победонесцев из Литвы, Кярт Таммярв из Эстонии, наши Инесе Пуджа, Гундарс Аболиньш, Гатис Гага и Андрис Апинис. И единственный актёр из России, исполнитель роли мрачноватого, несколько готического, с этакой фаустовской ноткой, наследника немецких баронов Фитингхофов – Леонид Ярмольник.
За этим актёром я слежу, наверное, со своих 12 лет, когда в фильме Аллы Суриковой «Ищите женщину» (1982) он блистательно, весело и обаятельно сыграл полицейского Максимэна. После этого было ещё много жизни и много ролей, в том числе – дона Руматы в фильме Алексея Германа «Трудно быть богом» (2013).
Наш разговор происходил по видеосвязи между Ригой и Подмосковьем, кажется, Леонид стоял на крыльце своего загородного дома и задумчиво покуривал. Его лицо, которое я видел на своём экране, окутывали время от времени облачка синеватого дыма. И это был по-своему странный и особенный опыт – говорить с человеком, которого ты как будто бы знаешь давно, но при этом никогда не был с ним знаком, о таких личных вещах, как сны. И о том, кто же такая Тихая Герда?
Кадр из фильма
Как для вас начинался этот проект? Видимо, Евгений Пашкевич обратился к вам с какой-то первоначальной идеей… Как он её описывал? И что в этой истории стало тем ключевым моментом, который заинтересовал вас как актёра?
Всё очень просто. Мы не были с Женей лично знакомы, но я видел в своё время две его большие предыдущие работы – «Дни человека» по Битову, а потом и «Гольфстрим под айсбергом», где снимались мои друзья. Мне очень понравились обе картины, и Женя всегда для меня был таким совершенно отдельным режиссёром, который снимает своё, особенное кино. Человек невероятно талантливый, тонкий, образованный, с абсолютно своей эстетикой.
А поскольку я полжизни провёл в кино, играя преступников и тому подобные, скажем так, харáктерные роли, то во второй половине жизни на меня стали обращать внимание режиссёры другого толка – достаточно назвать Алексея Юрьевича Германа. То ли это произошло потому, что я повзрослел и лицо изменилось, то ли само время изменилось… В общем, я как раз тогда был в Юрмале, где, в принципе, достаточно часто бываю – каждый год. Женя мне тогда позвонил, мы встретились в Старом городе, посидели в кафе, и он мне рассказал свою затею. Мне его идея очень понравилась, и я прекрасно понимал, что Пашкевич – это авторский режиссёр. И что он снимает настоящее авторское кино, которое, как я иногда говорю, не для всех, но навсегда.
Но как Женя изложил вам эту идею?
Человек, чьи предки в Латвии когда-то лишились своего имущества и земли, с наступлением новых времён, как и многие другие, вернул свои владения. И сам барон Фитингхоф вернулся в Латвию, чтобы сделать из полученного по реституции имения пансионат с довольно своеобразным уклоном.
Естественно, всё, что происходит в фильме, относится к категории выдумки, но сама выдумка очень точная, поскольку мы ведь понимаем, что мир сходит с ума. Мы это наблюдаем каждый день, особенно сегодня. И мне идеи Жени показались очень важными, очень существенными, поскольку все люди хотят разобраться в себе и все по-разному понимают одиночество. Кого-то одиночество приводит к трагедии, кого-то наоборот – к очищению и к нахождению себя в этой жизни, в этом пространстве.
Сразу могу вам сказать, что я не всё и не сразу понял из того, что Женя затевал, да и в процессе съёмок тоже у меня было много вопросов, но они все решались конструктивно. Как актёр я очень многое принимал на веру, потому что не всегда всё можно выразить в словах. И вот это полусумасшествие, этот набор странностей и условностей, представленный в фильме, – всё это очень похоже на человеческие сны. Нам же иногда снятся такие сны, в которых есть явное ощущение связи с реальностью.
При этом у Жени всё было очень точно выстроено, и я играл абсолютно реального человека. Там, конечно, непонятно, у кого больше тараканов в голове – у Фитингхофа, у его жены или у Фреда Келлермана, которого играет Леонард Победоносцев. Лео – очень хороший артист. Знаете, когда в киносреде хотят сделать кому-то лестный комплимент, говорят: «Он – американский артист». Вот Лео – такой. И хотя у всех у нас разные театральные школы, и я – единственный российский актёр, занятый в картине, играть вместе было легко. Я считаю, что школ много, преподаватели – разные, но если тебе от Бога суждено стать артистом, то ты им станешь. У Жени невероятный вкус, он подобрал замечательных артистов, очень современных, точных, очень тщательных.
Леонид Ярмольник и Леонард Победоносцев на съёмках
Мне показалось, что в результате получилось что-то вроде киносимфонии…
Скорее даже – живопись. Которую кто-то может прочесть, кто-то в этом что-то видит, кто-то нет. Но это безусловно художественное произведение, рассчитанное на людей, у которых есть образное мышление. Это не бытовая картина, и в ней нельзя искать прямой логики или событийности. При этом самое главное, чем обладает, на мой взгляд, Женя, – он невероятно ироничный человек. Если картину посмотрит талантливый зритель, то он в ней увидит столько юмора, столько иронии…
Я, честно говоря, удивился, что жанр фильма обозначен как психологическая комедия. Вы воспринимаете картину как комедию?
Конечно. Они же все там долбанутые, эти люди, если говорить современным языком. Но за ними интересно наблюдать, как за зверюшками в зоопарке или в живой природе. Действительно, человек – это ведь высокоорганизованное животное. И здесь очень мощно показана психофизическая связь живой природы и человека.
Мне тоже показалось, что природа, природные силы и стихии в фильме – очень важное действующее лицо. И порывы ветра, и гроза…
При этом всё вроде бы происходит в Латвии, но стоит невероятная жара, а в какой-то момент на горизонте появляются Альпы. Как будто земной шар как-то сместился, и какие-то части света поменяли своё положение в пространстве.
А как вы расцениваете своего героя? Это же его идея – устроить пансионат, попадая в который, люди сдают все современные гаджеты – ими пользоваться возбраняется. Барон Фитингхоф пытается как будто структурировать окружающую реальность, проводит некие свои ритуалы…
Это, безусловно, человек со сдвигом, с какой-то невероятной тоской и ненавистью к тому, что происходит в жизни. С тоской по другим человеческим взаимоотношениям.
В моей собственной жизни у меня лет в 30 было ощущение, что я уже всё знаю, всё понимаю, во всём разбираюсь. А когда становишься старше, то понимаешь, что вот это твоё знание не очень существенно и не очень важно, у тебя открываются другие возможности для понимания чего-то совсем иного. Вместе с жизненным опытом ты приобретаешь другой взгляд на жизнь – зачем ты, что ты, что важно, что неважно…
Оператор Андрейс Рудзатс, который снимал эту картину – это такой молчун, он так потихонечку всё делал. Но когда я впервые посмотрел отснятый материал, то увидел невероятную какую-то красоту. Боттичелли, Микеланджело… Так снимать природу, воду, солнце, рассвет, закат умеют очень немногие, таких операторов в мире единицы. И это очень совпадает с задумкой Жени, с тем, каким всё там должно быть. Это невероятное сочетание красоты в кадре, и вдруг в него въезжает бетономешалка. Это и есть наша сегодняшняя жизнь. И её прекрасная странность.
Мне кажется, что весь фильм – это такие вспышки сознания, взгляды с разных сторон на одни и те же вещи. Гениальная сцена, на мой взгляд, с бильярдом на плоту, когда Келлерман, герой Лео, видит происходящую игру буквально насквозь. Я нигде никогда в кино не видел, чтобы бильярдный стол был со стеклянным покрытием. Фитингхоф видит его как нормальный стол, а Келлерман – как стекло, насквозь. Так и в жизни бывает, что ты смотришь и не видишь ничего, а другой человек видит в этом нечто.
А то, что они там философствуют, рассуждают о каких-то способах возвращения жизни мертвецам… Больше всего, когда ты становишься взрослым, рано или поздно тебя начинает интересовать вопрос: как это так – умираешь и всё? И больше ничего не видишь и ничего не чувствуешь? И тебя нет? Мы же этого не знаем. Мы ходим на кладбище – к своим друзьям, родственникам. Кто-то с ними разговаривает. Кто-то молчит. Но мы всё время пытаемся найти какое-то соединение или какие-то знаки. И очень часто бывает ощущение, что те, кого нет, всё равно влияют на нас. У любого нормального человека такое бывает. В этой сфере мы всё время задаём массу вопросов и не получаем ответов. Но я думаю, что главное свойство человека – это именно задавать вопросы, независимо от того, получишь ли ты на них ответ сейчас, или через какое-то время, или не получишь вообще.
Кадр из фильма
А как же финал, когда барон произносит фразу: «Туман рассеется!» И вроде бы туман в фильме действительно рассеивается. Как будто некая картина, которую представляет себе барон, действительно начинает обретать черты. Как вам кажется, для вашего героя это какой-то позитивный финал?
Я не думаю… Мне кажется, что этот последний разговор Фитингхофа с Келлерманом, который по ходу картины в каких-то бредовых моментах, потея, воображает себя Тулуз-Лотреком… Мне кажется, что в этом разговоре есть невероятная ирония. Мы живём, и есть взаимоотношения между людьми, между странами, между народами. И в них дурдом происходит абсолютный, особенно сегодня, включая всех – и Америку, и Европу, и Россию, и Латвию и так далее. А тут – «туман рассеется»… и всё станет ясно! В этом столько иронии. Говоря простым русским языком, туман рассеется, и мы увидим – п…ц или нет. По какому пути идёт цивилизация – она себя совершенствует или она себя уничтожает? Там вообще иронии очень много. Скажем, замечательная сцена с этим мужиком, я так понимаю – олигархом средней руки, русским, который пьёт водку…
Да, прекрасная сцена.
Он, видимо, приехал туда покончить с жизнью. И очень боится этого, поэтому беспрерывно пьёт водку, практически впадая в клиническое состояние, и тут приходит заказанный им киллер, спотыкается и погибает.
В этой сцене невероятное цветовое решение у всего. Эти синие тона… Настоящая киноживопись.
Конечно, абсолютная живопись… И всё это кино – со сдвигом. В каком-то смысле человек воспринимает окружающий мир в зависимости от своей температуры. Когда у тебя 34 и 3 или 38 и 5, ты воспринимаешь мир по-разному. И там эта температура всё время меняется – в течение картины и происходящих в ней событий. Мы когда болеем, мы лампочку видим по-другому, мы своих близких видим по-другому. Другой цвет у всего – у белья, подушек, занавесок. Это ощущение потом в нас остаётся, что всё вокруг может выглядеть по-разному. И вот у фильма температура тоже непривычная, поэтому получается невероятно яркая и невероятно образная картина.
Момент съёмок. Фото: Janis Pipars
Как вы думаете – почему съёмки фильма происходили в 2017 году, а премьера пришлась только на 2020-й? Там был какой-то сложный процесс работы с уже отснятым материалом?
Я думаю, тут сильно усложнять не надо. Во-первых, Жене было очень трудно снимать кино, потому что всё время не хватало денег. Кино снято за минимальные средства по сегодняшним стандартам. И все к этому относились с пониманием, начиная от его съёмочной группы, которая очень любит и очень уважает Женю. И это, кстати, свойственно талантливым режиссёрам – у них всегда есть соратники. Они понимают, что это не работа, на которую ты ходишь, чтобы пополнить семейный бюджет, тут какой-то совсем иной энтузиазм – когда тебе что-то очень хочется сделать и найти потом понимание у тех, кто это будет смотреть. Артисты тоже это понимали, мы все работали по минимальным своим ставкам, мы были союзниками Жени. Поэтому, я думаю, отчасти кино так долго снималось и монтировалось по вполне прозаическим причинам. Это первое.
А второе, что эта картина рождалась не только во время написания сценария и съёмок, но и когда весь материал был отснят, и Женя продолжал над этим работать, исследуя каждый миллиметр видео. И правильно выстраивая картину. Кино снять мало. Самый главный процесс – это монтаж, это сборка. И, конечно, это заняло большое количество времени у Жени, он это сделал с невероятной тщательностью.
Момент съёмок. Фото: Janis Pipars
Я читал, что уже прошла премьера фильма на Московском кинофестивале…
Да, она была, и я единственный из команды смог представить фильм – из-за пандемии. Женя не смог сюда приехать, так же как я не смогу приехать в Ригу 22 числа. Вместе со мной в Москве картину представлял Кирилл Разлогов, один из самых уважаемых российских киноэкспертов. Дело было в кинотеатре «Октябрь», и в зале на 300 человек из-за пандемии и связанных с ней ограничений было человек 60–70. Что показательно – за время сеанса никто с него не вышел. После окончания картины задавали вопросы, я отвечал, и это, конечно, было непросто – я ведь не режиссёр и не автор сценария. Я – артист, я – инструмент для того, чтобы режиссёр донёс до зрителя то, что он хочет. Поэтому я не пытался отвечать вместо Жени, я отвечал за себя. Примерно так как мы сейчас с вами говорим.
А какими были самые первые отзывы, которые вам приходилось слышать после московской премьеры?
С Димой Быковым мы после картины поговорили, и он смешно пошутил. Он сказал: «Ты – святой!» А я ему: «В смысле?» «Чтобы так ничего не понимать – и так качественно сыграть!..» (Смеются.) Это, конечно, был прикол, но я понимаю, что он как человек невероятно эрудированный и тонкий имел в виду.
Но ещё раз повторю – всё там, на съёмках, носило естественный характер. И в том, что я играл, в этом нет искусственности. В этом есть такое состояние, сходное знаете ещё с чем? Есть люди, которые любят выпить, и на спиртное все реагируют по-разному. Кто-то после третьей рюмки глупеет страшно, кто-то становится вялым или наоборот – становится агрессивным. Классическое русское пьянство обязательно должно закончиться дракой… И у меня есть ощущение, что поведение этих людей в картине схоже ещё с опьянением. Опьянение тоже бывает разным – как прозрение или как будто ты закрываешься от внешнего мира. Неслучайно человечество подвержено и интересу к наркотикам. В этом тоже есть желание чуть-чуть отстраниться от действительности, существовать параллельно.
И, конечно, все эти персонажи там… они как бы смещённые. Вот! Это очень точное слово. Со смещённым восприятием. И ищущие при этом себя. Но если попытаться в одно слово всё это уложить, то безусловно картина – об одиночестве.
Момент съёмок. Фото: Alise Koort
Вы говорили о сновиденческом характере фильма. Скажите, а в ваши собственные сны приходят иногда фрагменты из фильмов или какие-то кусочки из съёмочного процесса? Может быть, даже из «Тихой Герды»?
Сны очень странно перекручивают действительность с нашим желанием в ней разобраться. Я могу сказать, что так сложилась жизнь, что у меня очень многих близких друзей уже нет. Нет Саши Абдулова, нет Олега Янковского, нет Лёни Филатова. Олег и Саша мне достаточно часто снятся. Я с ними разговариваю во сне, а иногда и не разговариваю, но мы что-то где-то вместе.
Мы уже цепляли в нашем разговоре эту тему… И тут тоже невозможно разобраться – что это? Может быть, это и есть соединение с ними. Вот это нереальное, странное… Это вроде похоже на то, что было в жизни, но в то же время там есть какие-то вещи, которые объяснить нельзя. То, как они себя ведут, то, как ты себя ведёшь. Такие сны я называю недетскими – детям ведь тоже снятся сны: кто-то мечтает о велосипеде, кто-то летает, кто-то плавает. Но вот общение во сне с теми, кого нет, это как раз что-то из тем фильма. Я думаю, что это то, что мы стремимся если не понять, то хотя бы почувствовать.
Но сами фильмы вам не снятся?
Фильмы – нет. Мне могут сниться ситуации на съёмках, но они, конечно, как-то искажены. Вообще сны возникают, когда ты о чём-то долго думаешь во время бодрствования. В результате и возникают сны на эту тему. Медики знают, что у нас в голове много разных отделений мозга. Когда ты кушаешь, работают одни связи, когда бежишь – другие и так далее. Я вообще считаю, что мозг и человеческие возможности – ещё совсем неисследованный объект.
У меня есть ещё один вопрос. И, может быть, это вопрос-спойлер, который стоило бы оставить за скобками, но всё-таки – кто такая Тихая Герда?
Честно?
Да.
Если честно, мне интереснее всего считать в этой картине Тихой Гердой цаплю, которая там появляется в паре сцен.
Вот я тоже так думаю!
Это очень забавный вопрос, потому что, чтобы не показаться идиотом и тупым ограниченным артистом, я сам этот вопрос никогда Жене не задавал.
Рабочий момент. Евгений Пашкевич в диалоге с Инесе Пуджей
Что же, тогда будем ждать премьеры в Риге и каких-то новых версий о том, кто такая Тихая Герда…
Я только хочу добавить, что, конечно, не слишком хорошо в целом знаю латвийский кинематограф, но считаю, что Женя – уникальный режиссёр с невероятной школой. Он по-настоящему – гордость Латвии. Честно.
