Легко ли быть «на равных с искусством»?
Петербургский коллекционер Сергей Лимонов об открытой до 6 февраля выставке «Вещи» и других вещах
«Мы на равных с искусством. Можно быть с ним в приятном диалоге», – произнёс Сергей Лимонов в конце разговора. Лимонов принадлежит к небольшому числу петербургских собирателей современного искусства, обладающих отчётливым пониманием культурной миссии. До 6 февраля на всех трёх этажах галереи Anna Nova открыта выставка «Вещи», где вместе показаны работы из двух собраний – Лимонова и его друга и коллеги по увлечению, ещё одной заметной фигуры петербургского коллекционирования, Дениса Химиляйне в кураторской интерпретации Алексея Масляева, добавлением нескольких авторов и произведений расставившего экспозиционные акценты. Для интервью мы встретились с Сергеем в ресторане Harvest на Петроградской стороне – одном из самых популярных и известных гастрономических мест Петербурга, входящих в группу заведений DuoBand, инвестором которой он является. Пространный диалог об искусстве и его петербургских судьбах прерывался как едой, так и быстрым телефонным разговором Сергея и Дениса: обсуждалось, какие работы Алины Глазун с выставки в галерее MYTH планирует приобрести каждый из коллекционеров.
Работа Ивана Горшкова из коллекции Сергея Лимонова
Сегодня хочется поговорить о том, каким вам представляется образ современного петербургского искусства, но для начала – пару слов о личном образе. В Фейсбуке вы взяли себе имя героя «Бойцовского клуба», и хотя выступаете открыто как публичная фигура, не меняете его на собственную фамилию. Почему?
Когда я регистрировался в Фейсбуке, то думал, что буду читать там умных людей – колумнистов, критиков, журналистов и так далее. Я решил не ставить свою фамилию, потому что «большой брат» следит за нами, но когда аккаунт получил известность, возникла дилемма. Знакомые говорили, что в этой скрытности что-то есть – может, какая-то своя фишка, – и посоветовали не переименовываться. Тайлер Дёрден – персонаж, который стал любимым на долгие годы. Когда я учился на юридическом факультете университета, как раз вышел этот фильм, и оказалось, что он отражает наши желания и боли. Больше того, наша компания совпадала по типам персонажей с главными героями «Бойцовского клуба» – были такие же разговоры, мы читали те же книги, увлекались даосизмом, дзен-буддизмом, и всё это очень сильно перекликалось с фильмом.
Вы собираете современное искусство последние пять лет. Если попробовать обернуться и посмотреть с этой короткой дистанции на себя в прошлом, какой образ у вас возникает?
На меня большое влияние оказали роман «Финансист» и фильм «Гражданин Кейн». Герой фильма Орсона Уэллса покупал в Европе искусство, привозил в свой гигантский дворец и даже не распаковывал его – таков негативный образ. В романе Теодора Драйзера успешный предприниматель, миллиардер, начинает собирать искусство – таков позитивный образ. Прочитанное сильно мотивировало и дало мечту, существовавшие во мне культурные запросы трансформировались в коллекционирование живописи. Я просто ждал, когда начну этим заниматься – случайно или неслучайно, такой момент пришёл пять лет назад. Если брать динамику развития моей коллекции, то я прошёл путь от реализма на стыке с контемпорари до радикальных экспериментов. Покупая китчевый русский поп-арт или работы в духе «русского бедного», можно проверить, что откликается внутри, как ты чувствуешь себя с тем или иным искусством. Я не сторонник жёсткой линии коллекционирования, ограничивающей кругозор. Можно упустить из поля зрения интересных авторов только потому, что они не ложатся в канву собрания, не увидеть бриллианты под ногами.
Работа Дмитрия Каварги из коллекции Сергея Лимонова
Вы очень чётко сформулировали коллекционерскую позицию. Должно быть, такая чёткость вызвана выставкой «Вещи» и связанным с ней публичным дискурсом?
Как ни странно, «Вещи» не смогли отшлифовать мою речь или понимание сделанного, но дали мне классный результат ещё до открытия выставки. Оказалось, в моей коллекции много олдскульного. Я вдруг понял, что нужно ещё смелее идти вперед и покупать какие-то неконвенциональные вещи – видео, перформансы. Незадолго до выставки я начал погружаться в фотографию – работы Александра Гронского ещё больше укрепили меня в желании двигаться дальше. Инсталляция Егора Крафта из коллекции Дениса Химиляйне показала значимость таких неочевидных покупок, которые не повесишь на стенку. Есть приобретения, которые очень здорово стимулируют коллекционера и заставляют перешагнуть на десяток ступенек вперёд. Выставка принесла мне понимание, куда двигаться дальше. Может быть, я пока не могу чётко его сформулировать, но это точно отход от классических форм, холста и масла.
Работа Леонида Цхэ из коллекции Сергея Лимонова
Выставка заканчивается через неделю – из-за антиковидных ограничений она длилась почти четыре месяца. Не возникла ли у вас за это время отчуждённость к работам, отправленным в галерею? Скоро они вернутся к вам обратно, куда они вернутся – на склад, в интерьер вашего дома или какие-то общественные пространства? И, главное, какими они вернутся?
Теперь у каждой из этих работ есть своя история: когда я проводил экскурсии по выставке, я смотрел, как к ним подходили известные художники, кураторы, галеристы, – так вещи начинают хранить память о них, а я храню память об этом взаимодействии. Вещь может стать более родной – она побывала в некоем бою, как висящая на ковре в память о годах схваток зазубренная сабля. Экспозиция в Anna Nova задала работам импульс, теперь они не смогут просто лежать на складе (хотя пока что из галереи отправятся туда) – они наполнены энергией, которая будет выталкивать их для демонстрации на новые выставки. Наверное, именно таким образом ускоряется создание личных музеев и появление новых меценатских пространств, которое обязательно начнётся, но за счёт подобных выставок будет происходить быстрее.
К сожалению, я не живу с коллекцией так, как бы хотелось. Во-первых, она уже очень велика, и я не знаю, какой дом может всю её вместить. Возникновение каких-то пространств, где работы будут экспонироваться постоянно или временно – задача на будущее. Я не собираюсь чахнуть над златом как Кощей, коллекция должна быть в публичном доступе. Когда музеи или сами художники обращаются ко мне с просьбой, я с радостью отдаю работы на выставки.
А что висит у вас дома? Там вы меняете экспозицию?
Периодически пытаюсь это делать. Вешаю всё что угодно – сейчас это Пётр Швецов, Алина Глазун, Нестор Энгельке, Александр Цикаришвили, Александр Ней, все работы камерного характера.
Работа Александра Цикаришвили из коллекции Сергея Лимонова
Ваш коллега по собирательству и партнёр по выставке Денис Химиляйне покупает художников 1960-х и 1970-х годов. Это искусство, сильно связанное с чувствами и требующее непосредственного переживания, как и весь модернизм. Авторы, которых собираете вы, кажутся более трезвыми – художники не только сфокусированы на внутреннем мире, как было в советское время, но и умеют смотреть наружу. Вам ближе область разума или чувства?
На самом деле невозможно коллекционировать без эмоций – всегда есть момент случайной и эмоциональной покупки. Внутренняя потребность в красоте у коллекционера гораздо выше, чем у среднего обывателя. Многие из собирателей изобразительного искусства увлечены театром, поэзией, музыкой – по сути, они хотят стать такими же, как творцы, а это рождает эмоции. Я могу с каменным лицом, с poker face покупать работы, а внутри всё будет кипеть. У меня был период или два, когда я не мог заснуть и перебирал в голове картины. В них заключена гигантская энергия: художник шёл к работе всю жизнь, вложил в неё месяцы труда, на него повлиял его мастер, на мастера – какой-нибудь Грабарь, Кандинский и так далее единой линией до Рафаэля и глубже. Вся история искусств спрессована в рисунке 20 на 30 сантиметров, который художник нарисовал сегодня с утра. Как с этим совладать? Нужно быть очень бессердечным человеком, чтобы холодно оценивать, анализировать и покупать исключительно для инвестиций. Слава богу, у нас не такая ситуация – все наши покупки не рациональны, в российском искусстве нет спекулятивного пузыря, и мы не играем в эти западные игры. Ныне живущих и молодых художников покупаешь не для инвестиций, а максимум для психологической прибыли.
Конечно, я думал, что у меня будет русло коллекционирования и даже намечал какие-то темы – «урбанистика», «индастриал», «сюжеты из детства», «антиконсюмеризм». Потом я понял, что эти канонические темы заставляют тебя отбрасывать что-то прекрасное либо трусливо закрывать глаза на очень смелое. Можно объяснять любыми рациональными причинами, что не купил вещи, которые показались слишком простыми, невзрачными и, скажу даже, некрасивыми. Это означает только, что надо попробовать убрать рамки, сковавшие сознание. На сегодняшнем этапе стержень коллекции – это петербургское искусство, но я расширяю её. Например, приобрёл абстракции Ивана Новикова с выставки «Против зерна» в ММСИ.
Работа Тимофея Ради из коллекции Сергея Лимонова
Я очень люблю работы Ивана Новикова – кажется, они стали ответом молодого поколения на критику чистой живописности со стороны классиков концептуализма. Московские художники в своих стратегиях гораздо более реактивные и медийные. Почти все петербуржцы, которых вы собираете, стараются не выходить из своего кокона. Иногда кажется, что их заставляют двигаться только существующие рядом с ними активные коллекционеры – такие, как вы, Химиляйне, Большаков, Суханов и ещё несколько.
Вы стали покупать выставки целиком – «Мастер-ключ» Саши Зубрицкой, «Павильон для топорного чтения» Нестора Энгельке, «Провал» Александры Гарт. Это замечательно, но проектом гораздо сложнее распоряжаться, чем отдельной работой. Все дальнейшие показы ложатся полностью на плечи коллекционера, любая новая версия инсталляции должна отвечать творческому замыслу художника. Проект Саши Зубрицкой был в галерее Navicula Artis весной 2019 года, и вот уже полтора года мы ждём от художницы следующего большого высказывания. Возможно, такими капитальными покупками вы в чём-то «подмораживаете» автора?
Покупая всю выставку, я хочу мотивировать художника, показать, что его работа может быть востребована, чтобы рождалась смелость делать проекты, не бояться странных вещей и некоммерческих выставок, которые можно показать в двух фондах и одном музее. Надеюсь, Зубрицкую я не подморозил – я пишу ей и интересуюсь, что она делает, готов помочь с продакшном, чтобы работы были классными. Покупка у художника всей выставки – это как вырастить и воспитать ребенка, а потом отправить его в университет, ко мне в коллекцию, и он будет приезжать на каникулы.
По технической инструкции инсталляция может быть воссоздана в новом пространстве максимально близко к авторскому замыслу. Как кажется, в этом случае главное – дух, который должен быть передан воспроизведением работы. Например, на выставке «Вещи» инсталляция Сергея Браткова «Из ресторанов в космос не летают» была разделена на две части – световые буквы были показаны отдельно, без фотографического фона, который является частью работы, и художник сказал, что так не следовало делать. По его мнению, был нарушен замысел, но может быть и другая точка зрения – бывает, что куратор, галерист, коллекционер вправе изменить работу, как и сам автор. Вначале это кажется невозможным, а потом у тебя появляется смелость и возникает иной взгляд. Известная история с Раушенбергом и стёртым им рисунком де Кунинга – вот художественный жест, который мне обязательно надо купить. У меня была идея выставки, в которой один художник продолжает и трансформирует работу другого, – хотелось показать, что нет ничего пафосного, святого и неизменного. Мы живём в мире, где сбрасываются с пьедестала авторитеты и, приземляя художника, мы делаем его более свободным. Когда будут воспроизводить приобретённые мной инсталляции, в изменениях не будет ничего страшного.
Работа Петра Дьякова из коллекции Сергея Лимонова
Вы как коллекционер хотите быть соавтором художника. Что бы вы хотели изменить в петербургском искусстве, что вас в нём не устраивает?
В нашем искусстве до сих пор решаются проблемы «салон – или не салон» вместо того, чтобы выйти на уровень сопоставления старых и новых идей – настолько мы отстаём от остального мира. Те, кто понимает это, заняты современным и не-салонным искусством. Петербургское искусство не старается подражать московскому или европейскому. У нас есть явно недооценённые мастера – например, Владимир Козин. Часто художники не видят, что помимо Петербурга есть другие традиции, им не хватает смелости раздвинуть рамки – слишком красивый город, слишком высокий уровень культуры. Иногда кажется, что в дымном и ядовитом Челябинске у художника гораздо больше шансов сделать что-то радикальное, красивое, интересное, необычное.
Вы энергичнее окружающих и знаете, что надо двигаться быстрее потока, иначе тебя затопчут. Вы идёте вперёд, а куда вы хотите привести художников – например, тех, кого вы справедливо считаете недостаточно оценёнными? К коммерческому успеху? Может, не стоит тащить художников за только вам пока что видимый горизонт?
Никто, кроме самого художника, не знает, как соблюсти золотую середину между коммерческой востребованностью и художественной оригинальностью – тут у каждого должен быть собственный стержень. У меня нет нефтяной компании и возможности создать музей, поэтому пока придётся отложить наступление золотого века российского контемпорари и двигаться более медленными шагами. Но тащить вперёд нужно всех – таково моё внутреннее ощущение. Может быть, имеет смысл сделать арт-резиденцию?
Работа Нестора Энгельке из коллекции Сергея Лимонова
Мы с вами хорошо знаем петербургскую художественную сцену. Последними значительными переменами здесь были появление современной фигуративной живописи в середине нулевых годов, связанное с деятельностью группы художников «Непокорённые», и, в начале десятых, революция группы «Север-7», показавшей новое понимание произведения, соотношения процесса и результата. Рано или поздно интерес к художникам, ведущих вперёд таких коллекционеров, как вы, переменится. Появятся какие-то другие, новые художники. С какой стороны их ждать? Вы видите?
На самом деле век художника так же недолог, как век фотомодели: пять-десять лет его имя гремит во всех СМИ и на всех выставках, и вдруг всё прекращается. Некоторые не переживают и до сих пор живут прошлым – занимаются дискуссиями в Фейсбуке, но последнюю выставку сделали в 2008-м. За последние пару лет появились Лиза Бобкова, Никита Селезнев, Аня Афонина, но когда они начинали, всё не было так однозначно. Это сейчас, пройдя через галерейные выставки, они кажутся нам очевидно сильными. Назвать каких-то совсем новых молодых авторов прямо сейчас я не могу. В вашем вопросе сквозит понятная тревога за нашу общую среду – способна ли она хоть в каком-то количестве выдавать молодых перспективных авторов? Саша Цикаришвили признавался, что проблема поиска новых имен есть и у «Севера-7». Конечно, мы всегда ждём новизны, гоним себя вперёд и хотим жадно есть эмоциональное мясо. И только спустя 30–50 лет вдруг окажется, что кто-то из хорошо знакомых художников был главным персонажем десятилетия или целой эпохи.
