Дарья Мельникова. Безответственный перфекционизм
23/03/2015
27 февраля центр современного искусства kim? впервые присудил свою премию для молодых латвийских художников «kim? Residency Award». Первым лауреатом стала Дарья Мельникова, которая теперь сможет провести два месяца в берлинском институте современного искусства KW. Мы поговорили с ней об этом, а также об «искусстве после интернета», латвийском сыре и жизни в гостиницах.
Цель новой премии – помочь латвийским художникам расширить горизонт своих возможностей, ощутить себя в глобальном контексте искусства. Как говорит сама Дарья Мельникова, «подкормиться витаминами». Теперь каждый год один латвийский художник в возрасте до 40 лет сможет отправиться в одну из крупнейших международных арт-институций на «стажировку». Участники международного жюри премии Алессио Антониолли и Роберт Лекий так обосновали свой выбор номинанта на премию 2015 года: «Дарья Мельникова достигает баланса между визуально безупречным и интригующим, между ручной работой и массовой продукцией. От изысканных, вдохновлённых модернизмом скульптур, в которых используются тёплые узорчатые ткани, до глиняных “прототипов” с характерными для ручной работы отпечатками и деформациями – работы Мельниковой привлекли нас именно тем, что они кажутся загадочными, смелыми по форме и не столь легко вербализуемыми. Интересно, в каком направлении она двинется дальше».
Дарья на церемонии присуждения премии. Фото: Андрей Строкин
Дарья Мельникова – девушка небольшого роста, с очень живыми глазами, честной улыбкой и подкупающей непосредственностью реакций. Она не хочет казаться – интеллектуалкой, бунтаркой, феминисткой или кем-либо ещё. Она просто – Даша Мельникова, и этого для неё вполне достаточно. «Я не решаю каких-то проблем, не собираюсь навязывать какое-то мнение тем, кто приходит посмотреть на мои работы. Это просто мои впечатления, мои notes». Директор программы резиденций берлинского института современного искусства KW Адель Явиц, которая принимала участие в выборе призёра премии, говорит, что ей понравилось, как Даша описывала свой творческий процесс. «На самом деле никакого процесса нет, просто появляется идея, и она следует за ней». Хотя сам процесс реализации может растянуться на недели и затребовать специальных знаний и навыков. Так что всё у Даши и просто, и непросто. И конкретно, и очень абстрактно. И так и она сама описывает своё собственное место в искусстве, свою «тропку». Это если рассуждать абстрактно. А конкретно – мы беседуем через несколько недель после того как в Нью-Йорке закончилась групповая выставка Lily's Pool, где Даша принимала участие, и за пару месяцев до другой групповой выставки – в Милане.
У тебя достаточно большой опыт международных и групповых проектов…
Да, одна такая выставка в Нью-Йорке закончилась недели три назад. Там у меня была работа «Bearing Petals» про некую personality фиолетового цвета, это ведь смешение красного и синего, очень яркая личность. Но в то же время её характеристики очень универсальны. Фиолетовый цвет мне с детства нравился, папа меня за это ругал, говорил, что он слишком агрессивный. Я его не ношу, и не так чтобы у меня дома всё было фиолетовое, но в нём есть какая-то свежесть. И вот я сделала картину – букет цветов, нарисованный в голландской манере, очень реалистично, в фиолетовой гамме. Мне в последнее время вообще очень нравятся цветы, не потому что я там девочка или что-то в этом роде… Мне кажется, что цветы, растения – это очень сложная форма сама по себе, при этом она полностью идёт от природы, она не придумана. В нескольких последних работах я использовала растительность или её элементы как метафору. А в этой работе по уже нарисованному букету с помощью трафаретов я наносила абстрактные серебристые фигуры. И было очень страшно, у меня тряслись руки, потому что букет я рисовала очень долго и казалось, что если я его испорчу, то пути назад уже не будет. Но вроде не испортила. Это такая серебристая пелена, занавес, через который просматривается что-то совсем иное, раскрываются детали, глубины. Дополнением были ещё скульптура из металла и баннеры из ткани с фразами об этой «фиолетовой personality». Например, «Time means little to you and you are often late for everything». Иногда я работаю с текстами, хотя сама, конечно, никакой не писатель. Мне очень по душе поэзия конструктивизма. И супрематизм. Кандинского я просто обожаю, мне очень нравится его книга «Точка и линия на плоскости». Когда её прочитаешь, то и на его работы смотришь по-другому – это же не просто там палочки и закорючки. У всего есть какое-то глубокое обоснование.
Bearing Petals. 2014
Мне кажется, что это справедливо и для твоих работ, в которых всегда есть продуманная, выверенная структура.
Я иногда с этим борюсь, мне кажется, всё уж слишком чётко (смеётся). Да, вот как научили... Я думаю, что у нас здесь такая школа: все очень честно и отвественно делают свою работу. И если кто-то уезжает учиться за рубеж, там набираются совсем другого опыта и после возвращения заметно – что-то поменялось кардинально. У нас всё скорее такое солидное, правильное, чёткое. И это неплохо, мы – такие. С другой стороны, честно говоря, противоположная мода выставлять всё, что продаётся в строительном магазине, даже не обрамляя никак, – она тоже уже поднадоела. Куча гипса, в которую что-то воткнули...
Гвоздику...
Ага.
А как ты решаешь для своих работ, что вот здесь должен быть такой объект, а здесь такая штука, какая-нибудь ажурная проволока...
В процессе создания всё меняется. Когда ты попадаешь в реальное помещение, всё смотрится по-другому. Много раз так было, что у меня уже и макет был готов, но потом в реальной среде приходилось принимать абсолютно иные, спонтанные решения, и они обычно оказывались самыми удачными. Специально, сидя дома, такое не придумаешь.
А как ты вообще приходишь к созданию свои работ? Решаешь – я хочу высказаться вот на такую-то тему или же хочу повесить на стену что-то прямоугольное и фиолетовое?
Для Америки мне просто хотелось что-то снова нарисовать, реально взять кисточки, краски и сделать это. Обычно всегда есть какие-то намётки, задумки. Я такие вещи для себя конспектирую, потом что-то достаю из этих записей, смешиваю разные идеи...
Bearing Petals. 2014
А что ты конспектируешь? Можешь пример привести?
Сегодня я шла на работу и увидела – такой забор проволочный, и растения на нём. Мне очень нравится металл, но композицию с ним может составить что-то совсем противоположное: или какой-то мягкий материал, или тёплый – как дерево. Я вообще очень люблю материалы разные и то, как они играют друг с другом. Иногда в самом процессе работы именно материал к чему-то подталкивает… И вот про эту ограду мне в голову пришла мысль, что это могла бы быть конструкция с кожзаменителем, что-то вырезанное и вот так обмотанное. Надо будет попробовать… Я вообще уже работала с кожзаменителем для другой групповой выставки, которую прошлой весной kim? организовал в Москве, в музее современного искусства «Гараж».
Как там у вас всё прошло, на твой взгляд?
Это было на самом деле очень смешно – там была громадная команда рабочих, не очень понятно для чего: было так, что два человека вешают телевизор, остальные пять стоят и смотрят и говорят – повыше, пониже. И так всё время – один работает, пять смотрят. И вот я слышу – один из них спрашивает: «Куда эту шляпу вешать?» И я думаю: «Какая шляпа?!» Поворачиваюсь и вижу, что они держат мою работу. Я до сих пор, кстати, её «шляпой» называю.
Расстановка II (Висящие углы). 2014
А что это было на самом деле?
Работа называлась «Расстановка II (Висящие углы)», такая абстрактная вещь, мне она напоминала попугая, хотя я и не делала никакого попугая. Тамошние рабочие высмеивали наши работы, говорили – это же мусор. Ну, это классика, конечно.
А как московская художественная публика всё воспринимала?
Всё, что я слышала, было позитивным. Говорили, что необычно в целом, и понравилось то, что не было аннотаций – этих картонных бирок на стенах рядом с работами. Сначала, когда наш куратор сказала, что так будет, местные не могли понять – а как это? Но мы, конечно, сделали гайд по выставке, где, что, чья работа. Вообще много молодых интересных художников там в Москве, но обычно они все уже где-то за рубежом успели поучиться. И это сразу чувствуется, что человек нахватался там «витаминов». Ну, или просто убедился, что он на правильном пути, это тоже важно.
Москвичи на выставке Vortex. 2014. Фото: Sasha Karelina © Garage Museum of Contemporary Art
Как раз такая возможность появится теперь и у тебя – в Берлине, уже в мае.
Я сегодня поняла, что очень жду этого. Но, конечно, два месяца – это не так много, чтобы полностью реализовать новую идею. Это довольно сложно, если не знаешь, где и когда работа будет выставляться. Но само место – отличное, и там у меня будут open studios. Можно будет кого-то пригласить поговорить, это вообще priceless – возможность обсудить свои работы с профессионалами. В принципе, в Берлине я уже жила немного – ещё во время учебы в академии, по студенческому обмену. Но сама школа, куда я там попала, мне не понравилась, было не очень интересно... Это было как будто шаг назад. Хотя я ещё не очень представляла, что конкретно мне нужно. Ведь в академии тебя учат параллельно всему, вот ты и бросаешься на всё сразу. У меня какое-то осознание того, чем можно было бы заняться, пришло только на последнем курсе магистратуры. И то в очень ещё неконкретных чертах. Получается так, что уже закончив учёбу, ты вдруг понимаешь – всё, ты больше ни от кого не зависишь. И даже не то что не зависишь, просто за тобой больше никто не будет бегать, твои учителя больше не будут тебя тормошить. Ты сам по себе, и теперь это только твой выбор – либо ты продолжаешь что-то делать, либо ты идёшь, скажем, в рекламное агенство...
А что это было за озарение или полуозарение? Как бы ты сама обрисовала вот этот, свой путь?
(Задумывается.) Мне нравится сочетание чего-то очень конкретного с чем-то очень неконкретным. Вот это моя taciņa* (смеётся). Реалистичного с очень абстрактным. Но даже и теперь, когда я что-то сделаю, я потом думаю: Даша, опять у тебя всё такое правильное, всё такое чистенькое. Но было бы, наверное, очень искусственным, если бы я пыталась специально делать дикие, неопрятные работы. Я, конечно, думаю об этом, потому что иногда слышу в свой адрес – слишком явный перфекционизм. Но это не специально, это уже просто у меня в корнях, и не только в искусстве, во всём.
Perfect Error. 2011
То, что делаешь ты и ещё некоторые художники твоего поколения, порой называют постконцептуализмом... Это более или менее правильно?
Я этих терминов так боюсь. Тут что-нибудь ляпнешь, и потом Янис Тауренс скажет: опять не в те ворота залезла. У концептуалистов, конечно, был очень мощный теоретический бэкграунд, у них всё шло очень интеллектуально, с множеством книг в основе. Вот они пусть и будут концептуалистами. Я стараюсь такие броские термины не применять. Новое течение в современном искусстве называют post-internet art, хотя я и не говорю, что к нему принадлежу. Сейчас всё, что в тренде, всё переносится в искусство: в моде кроссовки – из них делают скульптуру. Эстетика интернета и Tumblr, все эти captures, Google Maps... Всё это тоже как-то адаптируется. Всякие гаджеты…
Вообще сейчас большое внимание уделяется самой репрезентации, тому, как преподнесены, выставлены работы. Не подест, а штатив от телевизора, например. То есть для экспонирования используются вещи с другой изначальной функцией. Ещё многие применяют всякие сложные материалы, эпоксид, пластмассу, льют из этого… Классно ещё бы в этом понять что-то (улыбается). Но при этом многие вещи балансируют на грани с трэшем, делается такой очень хорошо преподнесённый трэш. А может, и нет… Наговорю сейчас всяких глупостей (смеётся).
One, Two & 1000 Pieces. 2013. Совместная работа с Армандсом Зелчсом для групповой выставки «24 Spaces – A Cacophony» в Malmö Konsthall
А экспозиция, которую вы делали с Армандсом Зелчсом в Мальмё, она ведь тоже об осознании, что такое современное искусство, как оно функционирует…
Это была для меня, наверное, первая такая очень социальная и интерактивная работа – мы не просто выставляли какие-то фигурки, но зрители их могли забирать с собой. Их там была тысяча, каждая из них была пронумерована, и если ты брал её с собой, то надо было заполнить очень неформальную анкету, тоже с номером. И оставить её на месте. Потом мы вводили информацию в database в интернете, чтобы понять, куда делась эта тысяча фигурок, какие у них там примерно судьбы. И я сначала думала, что никто эти анкеты заполнять не будет, но на самом деле их оказалось очень много. И все фигурки разобрали. И видно было, что на выставку привезли автобус нянь, потому что 40 нянь взяли по фигурке, или автобус адвокатов, и вот 40 адвокатов прихватили каждый по штуке…
Мне вообще нравятся всякие collaborations, так же как и групповые выставки. Это хороший опыт, коммуникация. Когда ты что-то делаешь один, ты сам с собой и ты примерно знаешь, чего от себя ждать. Когда вместе с другими – они привносят своё, и может получиться что-то интересное.
The Prototypes. 2013. (Фрагмент One, Two & 1000 Pieces)
А эти фигурки, которые все разбирали – они были одинаковые?
Было так, что мы взяли кусок глины и начали из него, отлепливая постепенно по кусочку, делать другой такой же кусок, равный по массе. И потом мы уже копировали ту форму, которая получилась в результате этого «отщипывания» от неё. И из этой копии уже отлили форму и сделали 1000 экземпляров. Визуально они одинаковы, но из-за того, что они получались в результате сдавливания двух половинок формы и сжимались они с немного разной силой, есть и лёгкие отличия. Это вообще всё, наверное, о потере и возвращении уникальности. Сначала это был уникальный объект, потом мы его копировали, размножили, а ещё потом он попал к тысяче владельцев и для каждого из них снова стал уникальным, единственным. Такой круговорот.
Unforgettable Moment 21 x 29. 2013. (Фрагмент One, Two & 1000 Pieces)
Интересно. Мне кажется, что есть художники, которые изображают свои эмоции, как бы призывая их разделить, а есть те, кто создаёт некие модели, которые одновременно выражают размышления и побуждают к ним.
Да. Хотя выразить эмоцию можно очень по-разному – создать идеальный куб, например, потому что вот такая эмоция.
А что подпитывает твои идеи? Книги, теории или музыка, скажем?
Вообще своими работами я не пытаюсь что-то кому-то доказать. Раньше в детстве я обожала всякие древние империи. У меня была зачитанная до дыр книжка «Детский Плутарх». Мне нравился тот полумифический Восток. И вот как-то я сделала работу, которая это в какой-то степени отразила. Я взяла фотографию пустыни, типографским способом отпечатала её на очень тонкой бумаге, потом её сожгла, но она осталась – как равномерный слой пепла, в котором всё ещё просматривался сожжённый образ. Я это сначала пробовала на маленьком формате – и всё выходило идеально. И вот взялась за А2, уверенная, что и тут всё получится. Потом думала, что умру, это было настолько нереально сделать. Чтобы лист сгорал равномерно нужно было, чтобы пламя было и сверху и снизу. Я сделала такую металлическую сетку и на неё клала лист и поджигала. И всё равно местами где-то сетка перегревалась и выходили дырки. Но в конце концов получилось. Я это делала для триеннале графики в Таллине, где «Орбита» тоже участвовала. И где была общая тема «Literacy – Illiteracy».
Signs I-II. 2014
Я там воспринял эти работы как какой-то восточный алфавит, некую письменность…
Это на самом деле были следы змеи на песке, которые действительно похожи на эти арабские закорючки. Т.е. реальные следы реальной змеи. Которые я потом наносила на этот пепел.
Это к тому, что есть какие-то вещи, которые меня к чему-то подталкивают. Сегодня это Восток, а завтра может быть Запад (смеётся). Я не придумываю какую-то проблему и не пытаюсь её решать. И так вокруг хватает проблем. Ещё их в искусстве решать? Да ну, зачем…
Мне вот очень нравится сыр, мне кажется, он меня вдохновляет (смеётся). Есть сыр я могу вообще без каких-либо ограничений. Если бы я была человеком, который придумал сыр, я была бы неимоверно горда. Веганство – не для меня, именно потому что тогда надо отказаться и от сыра. И вот сейчас я делаю объект с сыром. Дело в том, что меня попросили сделать натюрморт из вещей, которые меня вдохновляют. Конечно, в основном это разные абсолютно нематериальные вещи. Поэтому мне было очень трудно придумать, что бы это могло быть. И вот я решила, что это будет что-то такое конструктивистское с сыром и пальмовыми веточками.
Дарья Мельникова на фоне фрагмента персональной экспозиции в центре современного искусства kim? «A Green Silhouette of Grey». 2014. Фото: Кристине Мадьяре
Отлично. Я тоже очень люблю сыр.
Мне в детстве даже очень нравился пахучий «Latvijas siers». У нас дома его никто не ел, только я. Он ведь так крепко воняет, но на самом деле очень вкусный. И вот я помню, мы стоим с папой на базаре пурвциемском, и он говорит: «Двести граммов “Латвийского сыра”». Продавщица смотрит на него и спрашивает: «Как вы это вообще можете есть?» А он на меня показывает: «Это не я, это она». (Cмеётся.)
Да, запахи – интересная тема. Я как-то пробовал сделать ароматическую инсталляцию для проекта «Рижская поэтическая карта», посвящённую булочной, которая когда-то существовала в снесённом теперь доме на углу Бривибас и Миера. Для меня это было важное место. А что тебе запомнилось из советского времени?
Помню Стол заказов. Мы ходили туда за колбасой. Потом я помню… Не знаю, у меня всё с едой связано (смеётся). Я помню, раньше творожные сырки Karums были завёрнуты в такую как бы кальку с оранжевыми квадратиками. Мне очень нравилось, что они так выглядят. Потом я помню, как появились первые чипсы. У нас во дворе магазин был, и там стали продавать чипсы кукурузные, по типу начос. И картофельная соломка была, конечно. Ещё я помню, как в школе 1 сентября в первом классе один мальчик на свой день рождения угощал всех соками из маленьких тетрапаков. Их даже не пили, мы просто смотрели на них, это был виноградный сок в ярко-голубой коробочке. Первый в нашей жизни тетрапак. 91 год.
Фрагменты персональной экспозиции в kim? «A Green Silhouette of Grey». 2014. Фото: Кристине Мадьяре
А где ты тогда жила в Риге?
В Пардаугаве, там, где была гостиница «Даугава», теперь Radisson. Мы сначала там жили, потом в Пурвциемсе, потом снова там. И когда эту гостиницу строили, мы с ребятами лазили через забор выпрашивать жвачки у польских строителей, которые работали на стройке. Жвачки «Donald Duck».
Т.е. в раннем детстве ты жила по соседству с рекой, большой рекой, Даугавой. Она была чем-то важным или воспринималась просто как препятствие, чтобы попасть на другой берег – в центр?
В том возрасте, до первого класса – это была река как река. Не было каких-то особенных переживаний по её поводу. Она меня не вдохновляла…
Это не сыр.
Да, это не сыр (смеются).
А где ты жила в Пурвциемсе?
На Унияс сначала, а потом на Стирну. Но ни с кем там особо не общалась, школа была в Пардаугаве, и просто не было времени. Тем более эти колодцы домов, миллион детей. Это не то что ты вышел в маленьком дворике погулять, где всех знаешь.
А мастерская у тебя есть?
Я дома работаю. Вообще мастерские – это у нас, мне кажется, не очень распространено. Мастерские есть у тех, у кого хорошо идут дела, обычно у живописцев, у которых их работы достаточно регулярно покупают. А у тех художников, с которыми я общаюсь… Им бы наскрести на аренду квартиры, куда уж там – мастерскую. Металл я, конечно, дома не паяю, а всё остальное можно делать дома.
Буклет с персональной выставки в kim? «A Green Silhouette of Grey». 2014
А как строится твой день?
Очень обычно строится. Я каждый день иду на работу – чтобы содержать своё хобби. Конечно, хотелось бы, чтобы это было не так. Но как ни крути – искусство выходит моим хобби, мне надо на него зарабатывать. Встаю, иду на работу, прихожу после работы домой, очень интересно. (Смеётся.) Раньше, когда не работала, спала до 12, потом ещё что-то, но тоже как-то не было классно. Никогда не будет хорошо, это же понятно. (Смеются.)
Где ты работаешь?
В Dd studio. В основном занимаемся экспозициями для музеев. Мне нравится, это очень близко к тому, что меня вообще интересует – разные материалы, поверхности, пространство.
Какие-то политические вещи и события, вся эта новостная гонка последних полутора лет оставили на тебе отпечаток?
Я не читаю новости, я очень аполитичный человек, особо не лезу в споры о политике. Я не из тех, кто начинает день с чтения новостей, а потом грузится по этому поводу. Мне это не надо. Может, это плохо. Нет, я знаю, в принципе, что в мире происходит. Но я этим не злоупотребляю, не подпускаю к себе. Как-то так.
А какое к политике отношение среди других художников твоего круга?
Да, есть такие, которые очень за этим следят, спорят между собой. Но я о политике вообще не говорю. Я думаю, чтобы что-то сказать об этом, надо читать новости с обеих «сторон», отслеживать очень плотно, для меня это нереально.
А о чём вы обычно говорите между собой?
О всякой ерунде. Эти темы скачут у нас… галопом по Европам.
Дарья Мельникова на церемонии присуждения премии. Фото: Андрей Строкин
Ты из русской семьи. Как тебе с русским бэкграундом в латышской художественной среде?
Нормально.
Но это существенно, что ты немножко «другая»?
Я хочу думать, что нет. Что нет какого-то предвзятого отношения типа «она – русская». Поэтому, наверное, никогда не читаю никаких комментариев. Этим людям-комментаторам просто нечем по жизни заняться.
Я училась в русской школе, а потом перешла в художественную школу имени Розенталя и сначала было очень сложно. Я-то думала, что хорошо знаю латышский. А оказалось – ни бэ ни мэ, на уровне «Kā Tevi sauc?»** Но, конечно, лучший способ выучить язык – это попасть в среду, где на нём говорят всё время.
Мои знакомые из русскоязычной среды – все в основном молодые бизнесмены, юристы. Хотя они тоже какими-то творческими вещами интересуются, но к современному искусству относятся скептически. Что это? Зачем это? Я тоже так могу… Можешь – и отлично, никто ведь не запрещает.
Но вообще мне обидно, что русская молодёжь и латышская очень мало пересекаются. Это очень раздельные среды. Я вот встречаю каких-нибудь русскоязычных друзей своих друзей и понимаю, что они вообще из параллельного мира. Но ведь это тоже может быть интересно, мне это точно интересно.
А как родители? Ты им объясняешь свои работы?
Наверное, они бы хотели, чтобы я больше объясняла им такие вещи. Хотя они у меня очень креативные люди, и мама всегда сама что-то придумывает. Она мне звонит и говорит: «Знаешь, я поняла, о чём твоя работа!» И начинает мне рассказывать. Но вообще они, конечно, спрашивают. И даже если что-то не понимают, всё равно поддерживают.
Have a Nice Day! 2011
Но нет иногда желания заняться чем-то совершенно другим, всё кардинально поменять?
Я для себя придумала идеальную профессию. Я хочу быть тем, кто разъезжает по миру и оценивает гостиницы. Мне на самом деле нравится жить в гостиницах. Это идеально, ты приезжаешь, там всё готово, всё застелено, прибрано, утром – завтрак. И, конечно, никто не знает, что ты эксперт и выставляешь оценки. Я бы хотела для себя такую профессию. Наверное, потому что в моей повседневности гостиницы – это редкость, особенно хорошие гостиницы, из них вообще не хочется уезжать.
Ещё бы я хотела сделать бульонную. В духе small food. Чтобы был только бульон и какие-нибудь пирожки. Но всё – очень вкусно. Мне одно время этого так хотелось. Ведь в Риге нет такого места.
Да, в Риге нет. Но почему именно бульонная?
Потому что её нет (смеётся). Хотя кто бы ходил каждый день есть бульон? Но как подумаю о всяких разрешениях и комиссиях – сразу желание пропадает.
Иногда, конечно, бывают периоды, когда выставок нет, ничего не происходит, тогда да – появляются мысли: надо менять профессию. Но сейчас всё очень активно, предложений много, грех жаловаться. Наверное, потом опять будет какой-то спад, но сейчас даже некогда об этом думать.
* Тропка (лат.)
** Как тебя зовут? (лат.)
