Море волнуется
Хаим Сокол. Значит, нашего появления на земле ожидали
Галерея Anna Nova, Санкт-Петербург
7 февраля – 10 марта, 2018
20/02/2018
Инсталляция Хаима Сокола «Значит, нашего появления на земле ожидали» в галерее Anna Nova необычайно эффектна (куратором проекта выступила Елена Стрыгина). Это уже третий по счёту проект художника, сделанный в этой петербургской галерее. По своей тематике он совпал с ещё двумя известными выставками, поднимающими тему беженцев, – чёрной лодкой Ай Вэйвэя, рассекающей сейчас зал Выставочного дворца в Праге, и экспозицией «Плот» под кураторством Яна Фабра в музее в Остенде. Благодаря устройству галерейного пространства разделённая на два этажа единая инсталляция раскрывается постепенно. В первых залах расставлены оцинкованные и полные грязной воды вёдра, сомкнутые, будто в молчаливом ожидании, а над ними – карта двух полушарий, сшитая из половых тряпок. Проходящего между волнообразными рядами этих орудий чёрного труда зрителя выталкивает дальше, на второй этаж, где написана широкоформатная марина – тот же чёрно-синий оттенок грозового моря был расплёскан по ведрам. Центр зала занимает характерный для Сокола объект из «бедных» материалов – из проржавевшей шайки, старой швабры без ворса, листа кровельного железа, куска каната и лазоревого одеяла художник сооружает плывущую по морю лодку под парусом. Корабль держит путь к надписи на стене. Десятибуквенное слово от А до Т разом не читается, но литеры всё равно складываются в пугающее Arbeit Macht Frei. По рассказу художника, купленные в дизайнерской лавке в Амстердаме деревянные буквы были сделаны из индонезийских лодок, таким путём вернувшихся в бывшую метрополию из когда-то голландской колонии.
Один из самых верных наследников классического концептуализма московской школы, Сокол в новой работе не забывает кивнуть и Кабакову с его случаем в музее, где уже 25 лет льёт с потолка, и Пригову, чья уборщица незримо пробегает по залам, хлопоча тряпкой. Но эти отсылки уже не важны – автор давно выстроил собственные мифологию и поэтику. Важное место в них занимают отношения художника и «большого стиля» – классика, как известно, всегда тоталитарна. В работах, начиная с триумфальных арок в проекте «Мёртвые письма» (2010), он пытается понять, как ещё можно говорить на отягощённом историей художественном языке, как можно иначе использовать почти дискредитированную образность. И находит ответ, который становится важным элементом его поэтики, – это разговор от лица угнетённых, пробующих овладеть языком угнетателей, будь то язык римской античности, пересказанный голливудским кинематографом «золотой эры», или же язык ортодоксального модернизма. Художник вступает на хорошо изученные территории постколониальной критики и постмодернистской апроприации не один: с собой он намерен взять своих героев – гастарбайтеров, строителей и дворников, которые под его руководством то инсценируют «Спартак», то читают статьи Малевича. На практике попытки Сокола вовлечь мигрантов в совместную художественную работу быстро потерпели неудачу: участие в проектах художника воспринималось ими как лёгкий по сравнению с обычным и оплачиваемый труд. Так постколониальная проблематика в изложении современного художника готова обернуться своей противоположностью. Но в отличие от многих других авторов социальной направленности, производящих искусство правильных идей «за всё хорошее против всего плохого», Сокол в любой работе пропускает материал через себя.
Вальтер Беньямин давно важен для художника. В тексте тезисов «О понятии истории» сразу находится фраза «Значит, нашего появления на земле ожидали», которая сделана названием выставки, и то рассуждение, что ей предшествует: «Разве не касается нас самих дуновение воздуха, который овевал наших предшественников? разве не отзывается в голосах, к которым мы склоняем наше ухо, эхо голосов ныне умолкших? разве у женщин, которых мы домогаемся, нет сестёр, которых им не довелось узнать? А если это так, то между нашим поколением и поколениями прошлого существует тайный уговор. Значит, нашего появления на земле ожидали».
«О понятии истории» – последний текст Беньямина (и один из самых известных), он неизбежно воспринимается в ситуации недосказанности: если бы всё сложилось иначе, то следующим этапом странствования и изгнания для мыслителя оказалось бы преодоление той самой водной стихии, которая становится одним из главных образов инсталляции Сокола. Погружённый в текст и судьбу Беньямина художник начинает там, где закончил философ, и продолжает его речь собственными средствами, зная всё то, чего тот не мог знать в испанском Портбоу осенью 1940 года.
Панорама моря в инсталляции связана не только с романтической живописью Тёрнера и Курбе. При взгляде на эту смутную стихию вспоминается эсхатологическое видение, записанное и нарисованное Дюрером в 1525 году: «После Троицы ночью между средой и четвергом я видел во сне, как хлынуло с неба множество воды. И первый поток коснулся земли в четырёх милях от меня с великой силой и чрезвычайным шумом и расплескался и затопил всю землю. Увидев это, я так сильно испугался, что проснулся от этого раньше, нежели хлынул ещё поток. И первый поток был очень обилен, и часть его упала вдали, часть – ближе. И вода низвергалась с такой высоты, что казалось, что она течет медленно. Но как только первый поток коснулся земли и вода стала приближаться ко мне, она стала падать с такой быстротой, ветром и бурлением, что я сильно испугался, я дрожал всем телом и долго не мог успокоиться. И когда я встал утром, я нарисовал всё это наверху. Боже, обрати всё к лучшему».
Вопросы, которые задает Хаим Сокол своей новой работой, пока не имеют ответа. Они шире марксистского понимания эксплуатации и касаются не только судьбы тех, кто в надежде на лучшую жизнь преодолевает бурное море, – перед клубящимся мраком неизвестности изо дня в день теперь стоит большинство человечества. Беньямин прав – «невозвратимый образ прошлого оказывается под угрозой исчезновения с появлением любой современности, не сумевшей угадать себя подразумеваемой в этом образе».
