Изображения могут быть подчиняющими или развивающими
Интервью с Марин Танги, основательницей MTArt Agency, которая ввела в оборот понятие «визуальная диета»
Марин Танги (Marine Tanguy), основательница лондонского MTArt Agency [появившееся в 2015 году, это первое агентство, продвигающее художников, а также креативный «штаб», который реализует захватывающие арт-проекты для разных брендов, государственных и культурных институций], может с полным правом застолбить за собой авторство столь актуального понятия «визуальная диета». Впервые она использовала его публично в выступлении на TEDx в 2018 году, где заявила буквально следующее: «Изображения, как и всё остальное, могут быть полезными или вредными, подчиняющими или развивающими. И сейчас более чем когда-либо это стало серьёзной проблемой из-за огромного культурного влияния социальных сетей». Эксперимент Танги с её аккаунтом в Инстаграме с 24 000 подписчиков, где, когда она разместила селфи с нижней частью своего бикини, то получила на 75 процентов больше просмотров, чем обычно (причём в основном от женщин), показывает, насколько сегодня люди зависят от визуального фастфуда и как равнодушно на самом деле мы относимся к увиденному. Но, цитируя Танги, мы и есть то, что мы видим. Стремление изменить визуальные привычки общества и вера в то, что доступ к искусству должен быть предоставлен максимально широкой аудитории, лежат в основе создания MTArt Agency, так же как и огромный интерес к поддержке и развитию карьеры «самых талантливых художников», как это сформулировано на сайте агентства.
В 2018 году вы выступили на TED Talk о том, как сильно визуальный контент влияет на наше психическое здоровье. Термин «визуальная диета» стал чем-то вроде крылатой фразы и визитной карточки для вас и созданного вами агентства MTArt. Как вы пришли к этой идее?
Визуальные изображения могут повлиять на всех нас, будь то на улице, в цифровой среде или через какие-то кампании. Очень важно осознавать эффект той визуальной информации, которую вы получаете каждый день, то, как она влияет на вас. Если вы видите на улице только рекламу, а паблик-арт там в принципе отсутствует, это повлияет на ваше поведение, на вашу культуру потребления. Под ситуацию подстроится и ваше визуальное мышление. И на этом базируется вся система убеждений агентства MTArt. Вот почему мы решили, что хотим не только укрепить репутацию художников в обществе, но и сделать так, чтобы искусство могло вдохновлять всех. Итак, мы начали с нескольких вещей. Мы начали развивать паблик-арт и дигитальную сферу. Я написала статью о влиянии публичного искусства на людей и, следовательно, о его необходимости – как с точки зрения благополучия, так и с экономической точки зрения. В результате произошло моё первое выступление на TED Talk, а затем меня попросили выступить со вторым выступлением на TED Talk в Лозанне, в Швейцарии. Они очень хотели обсудить «визуальную диету» и поэтому хотели убедиться, что я изучила эту тему досконально.
Причём это был термин, который мы сами придумали и, следовательно, в некотором роде владели им; это в некотором смысле наша философия в MTArt, но мы никогда не пробовали расширить её за счёт специализированных исследований. Поэтому когда меня попросили провести вторую лекцию на TED, я озадачилась тем, чтобы у меня было больше качественных исследований по теме и чтобы у меня было больше голосов и мнений людей по этому поводу. После TEDа мы сделали селфи-проект, в котором мы стали партнёрами фотографа Рэнкина [Мими Грей, глава отдела визуального контента M&C Saatchi, Марин Танги и Рэнкин создали Visual Diet, интернет-платформу для продвижения более сбалансированного набора изображений – ред.]. А ещё у меня написана книга о визуальной диете, которая должна выйти в конце этого года. Итак, хотя мы не говорим об этом всё время, это именно то, чем мы занимаемся в своей работе повседневно. И в этом есть смысл.
Вы упомянули, что провели исследование того, как паблик-арт может повлиять на благополучие и самоощущение людей. Как вы его провели?
Вы просто опрашиваете большие группы людей и собираете данные, которые затем обрабатываете. Затем вы ищете корреляции с людьми в отношении их благополучия и их реакции на публичное искусство, включая экономические и социальные последствия. Всё дело в том, чтобы иметь достаточно большое количество респондентов, которых вы можете опросить, и мы нашли их. Мы просто обрабатываем данные, а затем делаем из них выводы.
Dede Bandaid. Culture fix. Проект публичного искусства на Regent Street, 2021. © MTArt Agency
Вы сказали, что визуальная диета так же важна, как и продуктовая диета. Мы часто говорим о том, что едим, но не обращаем внимания на то, что воспринимаем визуально. Американский психолог Шелдон Соломон говорит, что искусство является критически важным элементом человеческого опыта, я цитирую: «Мы в Соединённых Штатах пытаемся маргинализировать его, и когда у нас не хватает денег, первое, что мы делаем в сфере образования, мы сокращаем финансирование искусства и сворачиваем программы физического воспитания, которое в Соединённых Штатах зачастую реализуется на открытом воздухе. Таким образом, мы в основном лоботомизируем и психически ампутируем наших детей, лишая их на раннем этапе искусства, музыки и природы; мы стремимся к тому, чтобы они стали послушными и пассивными марионетками, или, другими словами, слепыми». Что нам нужно сделать, чтобы это изменить? И какова роль образовательной системы с точки зрения искусства?
Одна из причин, по которой мне так близок термин, созданный нами сегодня, – визуальная диета – заключается в том, что я думаю, что сначала нужно привлечь внимание, а потом начинать действовать. И я думаю, что многие люди пока не осознают, что изображения на них влияют. До сих пор изображения были элементом мира искусства, который по своей природе суперэксклюзивен. Так что идея о том, какое влияние они могут оказать в массовом масштабе, до сих пор в западном мире не поднималась. И в этом можно полностью обвинить нашу систему множества социальных классов, диктующих степень инклюзивности в образовании. Но до сих пор это было трудно воспринять – это часто воспринималось как нечто весьма несущностное и поверхностное. В книге, которую, как уже говорилось ранее, я сейчас пишу, первое, что я сделала, – это очень подробно осветила историю визуальных изображений. Итак, что они означают в зависимости от того, в каком месте вы родились? Какое влияние на вас оказывают визуальные образы? И когда вы развиваетесь как личность, какие компоненты непосредственно влияют на вас?
Во-вторых, когда вы обрели какое-то самосознание в этом смысле, вам понадобится набор инструментов. И я думаю, что здесь на помощь приходит образование. Во многом это похоже на то, как вас учат, что перед тем, как высказаться по какой-либо теме, вы всегда должны проверить несколько источников и взглянуть со всех сторон, прежде чем сформулировать своё мнение. Я считаю, что визуальному критическому мышлению надо обучать точно так же. Вы можете выработать такой уровень осознания, что, когда вы испытываете какие-либо эмоции после просмотра изображения, вы сможете деконструировать, почему вы так чувствуете – почему изображение подталкивает вас к определённому настрою. В этом есть смысл. Это то, что я бы назвала визуальным критическим мышлением (всё это термины, которые мне самой пришлось изобрести, потому что их не существовало).
Во многом это похоже на то, как вас учат, что перед тем, как высказаться по какой-либо теме, вы всегда должны проверить несколько источников и взглянуть со всех сторон, прежде чем сформулировать своё мнение. Я считаю, что визуальному критическому мышлению надо обучать точно так же.
Я думаю, что это то же самое, что и философское критическое мышление, с помощью которого вы узнаёте, что не каждое мнение правдиво и что каждое мнение необходимо проверять. Это почти одно и то же – научиться сравнивать мнения, оценивать источники и использовать «радар» для информации, которую вам предоставляют. Этому можно начать учиться уже в очень раннем детстве, потому что, как вы знаете, маленьким детям не обязательно учиться и узнавать вещи только через чтение – они действительно лучше учатся визуально. Я думаю, что визуальное образование можно получить настолько рано, насколько захочется. У нас есть несколько школ, таких как Монтессори, которые делают упор именно на этом. Но очень жаль, что так дело не обстоит в сфере обычного образования. Я думаю, что в некоторых странах, например, в Германии или Франции, у вас всё ещё есть широкий доступ к культуре, но вам никогда не демонстрировали, насколько это визуальное воздействие повсеместно и насколько это важно – узнать об этом уже в детстве (какую бы карьеру вы потом в конечном итоге ни выбрали). Так что в этом смысле я могу только надеяться на большие перемены в системе образования.
Дело не в том, чтобы удалять контент или подвергать его цензуре. Важно убедиться, что люди осознают, что на них влияет.
С точки зрения политической системы это уже правительственный уровень – в смысле тех разговоров, которые мы ведём, например, когда я выступала в британском парламенте. Мы знаем, что слишком долго смотреть на экран в раннем детстве тяжело и не очень полезно с психической точки зрения, и есть определённые типы контента, которые действительно не рекомендуются. Но мой подход состоял бы в том, чтобы не запрещать, а донести это до людей. Как вы сказали, сравнивая это с физической диетой – если я чувствую себя действительно хреново и совсем не хорошо ощущаю себя ментально, мне нужно это осознание, это знание, что, глядя на определённый тип контента, я буду чувствовать себя хуже. Поэтому дело не в том, чтобы удалять контент или подвергать его цензуре. Важно убедиться, что люди осознают, что на них влияет. И если в физическом смысле вы можете набрать вес или похудеть, то здесь речь идёт скорее о том, как вы себя чувствуете ментально – вы будете чувствовать себя либо ниже, тяжелее, либо выше, легче, в зависимости от того, что вы потребляете.
Claire Luxton. Plant Yourself. Проект публичного искусства на Regent Street, 2021. © MTArt Agency
Но это почти… как будто вы перестали думать о мире искусства и больше думаете именно об изображениях и их роли. И для многих это очень сложно, потому что до сих пор «художник», «художественное» было чем-то очень далёким от жизни многих людей. Все типы визуальных элементов необходимо идентифицировать и указывать на то, какое они оказывают влияние. Я надеюсь, что грядут изменения. Мы всегда выступали за более точное и полное понимание психического здоровья, и оно стало гораздо определённее, чем было десять лет назад.
А что насчет пандемии? Как это изменило визуальные привычки? Например, ваши?
То, что мы видим в рамках пандемии… Я всегда довольно осторожно высказываюсь о том, что всё ещё происходит, ещё не закончилось. Но могу сказать, что мы сделали очень много проектов в сфере паблик-арта. Прямо сейчас в Лондоне мы реализуем девять таких проектов. В центре Лондона есть выставка, доступная для всех [MTArt в январе этого года запустил паблик-арт-проект «Plant Yourself» на 1,3-километровом участке Риджент-стрит – ред.]. Я думаю, что осознание роли искусства в государственном секторе действительно выросло, люди поняли, насколько важно интегрировать искусство в центр городов.
Разговор о том, что составляет городской пейзаж, очень важен. Что касается дигитальной сферы, у нас было так много замечательных комментариев в социальных сетях о нашем сайте и о контенте, который мы создаём: люди говорят, что это так приятно – иметь возможность взглянуть на то, что действительно вдохновляет и воодушевляет или даже бросает интеллектуальный вызов… в то время, когда всё вокруг кажется очень напряжённым и полным стресса. У меня пока что недостаточно данных, чтобы сказать, что в целом это превосходно работает, но наш опыт очень положителен в том смысле, что мы почувствовали серьёзную поддержку. Фактически мы никогда не были так заняты, как во время пандемии, доказывая роль и смысл искусства и реализуя столько проектов.
Фактически мы никогда не были так заняты, как во время пандемии, доказывая роль и смысл искусства и реализуя столько проектов.
В своём выступлении на TED Talk вы сравнили популярность аккаунта Ким Кардашьян в Инстаграме с популярностью аккаунта Лувра. Поклонников Кардашьян во много раз больше. Что это говорит о сегодняшнем мире, раз «то, что мы видим, это и то, что мы есть»?
Я думаю, это говорит о том, что наш сектор, мир искусства, не прилагает никаких особых усилий, чтобы быть интереснее аудитории. С другой стороны, тут в деле маркетинговые и рекламные механизмы, которые создают определённые типы контента. Но в ситуации, безусловно, виноваты обе стороны. На протяжении десятилетий наш сектор не прилагал усилий, чтобы обеспечить доступ к действительно большой аудитории. К социальным сетям относились очень неодобрительно – это была та сфера, куда отрасль искусства входила очень медленно. Таким образом, это, к сожалению, оставило больше пространства для процветания определённого типа контента. Но я виню обе стороны. Это всегда ответственность, которую стоит поделить пополам. Ким Кардашьян увидела тут для себя возможность, и винить конкретно её не стоит. Мир маркетинга и рекламы, в котором она живёт, несёт ответственность за то, что происходит. Но точно так же сектор и искусства, будучи по природе своей элитарным, также несёт ответственность за то, что она находится в таком выигрышном положении. Таким образом, два сектора фактически заплатили свою цену за то, что мы имеем. И то, что получилось, те типы контента, которые мы видим на этих платформах, к сожалению, вовсе не так разнообразны или полезны, как нам самим хотелось бы.
Robert Montgomery. The title is the one of the poem. 2017 © Robert Montgomery
Во время пандемии мы говорили, что искусство способно нас исцелить. Но это остаётся всего лишь словами, если люди не умеют смотреть на искусство, чтобы найти в нём утешение, чтобы осознать его глубину и увлечься ею. Что самое важное в этом процессе поиска? Искусствовед Джерри Зальц говорит, что искусство – это нечто, что нужно испытать, а не понять. В своей книге «Ценность искусства» Майкл Финдли пишет о необходимости приглушать импульсы нашего правого полушария, отвечающие за логику и аналитику. Он говорит, что вполне возможно, что некоторые наркотики, особенно так называемые галлюциногенные препараты, могут выполнять эту функцию. Он не пропагандирует употребление наркотиков, но говорит о том, что для доступа к основной ценности искусства важно снизить громкость фактов и теорий о произведении искусства и просто посидеть с ним хотя бы столько же времени, сколько потребуется, чтобы прочитать вашу любимую газету или блог. Что вы думаете о том, как можно было бы приобщить людей к этой силе искусства?
Я не согласна с предположением о том, что люди не знают, как смотреть на искусство. Это отрасль искусства позаботилась о том, чтобы люди не были включены, чтобы они не были его частью. Так что это нормально, что их не интересует то, что не стремится включить их в себя; это очень человеческая реакция – испытывать влечение к вещам, которые заинтересованы в вас, имеют вас в виду. Вот почему я думаю, что у всех есть одинаковая способность видеть искусство, если они включены, если с ними идёт коммуникация, если они осведомлены. Мир искусства расплачивается за то, что он так долго не был инклюзивным. К сожалению, приходится платить большую цену за не слишком разумную стратегию. Она годилась для небольшой группы людей, готовой за определённые работы заплатить большие деньги. Но на самом деле всё, что рассчитано на большой масштаб, требует гораздо более умной стратегии, чем что-либо более мелкое. Так что это не вина людей. Это определенно вина отрасли – если они не сделали себя привлекательными, они расплачиваются за это. Тут больше нечего добавить. Я бы не стала винить в этом людей. Я думаю, что это было бы очень высокомерно и продемонстрировало бы непонимание разнообразных активных факторов – доступа к уровню образования, привилегиям, семейного происхождения и т. д., – которые являются причиной того, что одни люди смотрят на искусство не так, как, может быть, кто-то другой.
Так что это нормально, что их не интересует то, что не стремится включить их в себя; это очень человеческая реакция – испытывать влечение к вещам, которые заинтересованы в вас, имеют вас в виду.
Но музеи в европейских столицах ещё недавно были полны людей. Даже очереди образовывались – на выставки-блокбастеры…
Я думаю, что за этим стоят две вещи: во-первых, демографические данные по музеям совсем не так разнообразны, как нам хотелось бы, по сравнению с футбольным стадионом или числом наблюдающих церемонию вручения «Оскара» у себя дома по телеку. Музеи не заполняются людьми. Они, конечно, заняты, но они не так актуальны, как любые другие площадки для талантов или культурного сектора. Сравните количество людей, которые приходят в галерею Тейт, и тех, кто наблюдают церемонию «Оскара» по телевизору.
Вторая причина, по которой музеи были так заполнены, заключается в том, что до сих пор это была проблема туризма. Либо вы родились в рафинированной среде, где родители водили вас в художественные музеи, либо вы турист, посещающий чужой город. Например, если вы собираетесь посетить Лондон, вам обязательно надо заглянуть в галерею Тейт. Но это не было частью повседневной жизни большинства людей. Людям не объяснили, что это может быть вполне привычной частью их существования. И снова если посмотреть на сферу образования – художественное образование в основном даётся в частных школах, а не в государственных. Нельзя ожидать, что люди, не получившие соответствующего образования, будут думать: «О, обязательно надо будет сходить в музей в воскресенье». Нельзя ожидать, что люди проявят инициативу, если такая возможность даже не приходит им в голову. Опять же, по этой причине я была бы осторожна с числами. Музеи заполняются, но это далеко не те цифры, которые притягивают секторы развлечений. По сравнению с ними результат очень маленький.
Музеи заполняются, но это далеко не те цифры, которые притягивают секторы развлечений. По сравнению с ними результат очень маленький.
Это многоуровневая система, которая, если бы она работала правильно, могла бы привести к радикальным изменениям…
Наши паблик-арт-проекты посмотрели миллионы людей, и это не те люди, которые ходят в музеи. Наши дигитальные кампании работают так же. Я думаю, что если пересчитать всех людей, которые видели организованные нами паблик-арт-проекты, то это будет больше, чем число людей, которые ходят в Тейт. И это приезжие, это местные жители, это рабочие. Я действительно думаю, что вы можете расширить демографию, если попытаетесь найти людей там, где они есть, и если вы попытаетесь заинтересовать их там, где они уже есть.
Leo Caillard. Neon Laocoon. Хромированная мраморная смола, неон, светодиоды. 2020
Помните ли вы свой первый важный художественный опыт? Когда вы впервые ощутили силу искусства?
Я думаю, что мой первый опыт контакта с искусством произошёл довольно поздно – мне было 18 лет, и я был в Лувре, где увидел «Плот „Медузы”» Теодора Жерико. В то время я училась в университете. Это оказало на меня большое влияние, потому что я прочувствовала и эмоцию, и политический бэкграунд, и техника была невероятной. Эти три фактора, работающие вместе, могут оказаться очень драматичными. Это также довольно крупноформатная картина, и я думаю, что она является очень важным символом для Лувра вообще.
Но я бы не стала отделять важность искусства от важности визуального, которую я поняла гораздо раньше. Когда я была маленькой и плохо себя чувствовала, меня возили на море. Мне было пять или шесть лет, когда я поняла, что это инструментарий, который вы можете использовать, чтобы чувствовать себя лучше, – изменить своё окружение. Поэтому я думаю, что я осознала влияние визуальных эффектов гораздо раньше, и мне не нужно было ждать, пока искусство продемонстрирует мне это. Мы хотим влиять на повседневную жизнь; мы не хотим, чтобы вы просто сидели и ждали этого «идеального художественного опыта». Мы хотим убедиться, что мы свяжемся с вами как можно раньше и что на вас будет оказано позитивное влияние. Для меня, выросшей в красивом месте на берегу моря, это означало, что я знала, что такое «очень красиво», и умела использовать это, когда чувствовала себя не очень хорошо. Так что это может быть в принципе любой творческий, визуальный опыт, который может повлиять на вас.
Мне было пять или шесть лет, когда я поняла, что это инструментарий, который вы можете использовать, чтобы чувствовать себя лучше, – изменить своё окружение.
Вчера я разговаривала с одним из моих друзей, куратором, и он высказал интересную мысль: возможно, современное искусство – это не то пространство, где люди должны искать гармонию, потому что оно превратилось в индустрию модных тем и потеряло желание заглядывать внутрь нас, то есть говорить об экзистенциальных вопросах. Как сказала Бриджит Райли, и я тут перефразирую – на работу не стоит смотреть, если она не функционирует на том высоком уровне, который считается необходимым для передачи духа, настроения и чувств.
Это очень объёмный вопрос, требующий гораздо более длинного ответа, но если задуматься о первоначальном смысле искусства, то многое тут связано с заказами церкви в XIII–XIV веках. Очевидно, что до того были наскальные рисунки, но настоящие коллекционеры искусства, реальная отрасль, начинается с церкви, которая в силу своей миссии заставляла людей верить во что-то. Я не уверена, что то искусство действительно предназначалось для описания экзистенциальных деталей и там не было прямой ориентации на красоту. Это было что-то вроде рекламы Церкви. Как будто это похоже на рождение рекламы под крылом религии. Я думаю, если вы посмотрите на историю, будь то Медичи, будь то использование искусства в политических целях, особенно во времена революций… Всегда было так, что с искусством были связаны и какие-то другие вещи и идеи. Например, Французская революция была очень связана с искусством. Русская революция в ХХ веке – точно так же. А политика и искусство всегда шли рука об руку, потому что они обычно являются одними из столпов общества.
Политика и искусство всегда шли рука об руку, потому что они обычно являются одними из столпов общества.
Я действительно думаю, что люди сейчас просыпаются для обсуждения актуальных тем. Например, «Плот „Медузы”» Жерико рассказывает о кораблекрушении, когда очень богатые смогли спастись на лодках, но остальным пришлось умереть на плоту от голода. Это очень актуальная тема. И в то время это было на первых полосах газет. Этот инцидент был именно классовым вопросом, и его можно было бы полностью поставить рядом с разговором, который сейчас происходит о расе и классе. Так что я не вижу тут особых отличий. Я думаю, что искусство действительно должно занять определённую позицию. Я думаю, что оно сродни языку, и что в этом смысле хорошо, так это то, что, как и язык, оно может включать в себя столько людей, вещей и тем, сколько мы в него вкладываем. Поэтому, если кто-то хочет заявить: «Я хочу просто смотреть на красоту», то и это можно выразить с помощью языка. Но если кто-то говорит, что он хочет, чтобы язык обсуждал темы, которые действительно важны для него, он также должен быть в состоянии принять участие в разговоре. Это основа языка. Она должна включать в себя все типы мышления. Современное искусство – это просто язык современности. Нет единого способа определить его. Существуют сотни миллионов изображений. Для меня, пока это и есть язык, который воплощает всех, всё происходит правильно, всё в порядке. Вы можете заняться тем видом современного искусства, который нравится вам, и точно так же я могу заняться тем видом, который нравится мне.
Вы можете заняться тем видом современного искусства, который нравится вам, и точно так же я могу заняться тем видом, который нравится мне.
Вы основали агентство MTArt Agency, но до этого у вас была своя галерея. Почему вы перешли с формата галереи на агентство?
Я в мире искусства уже 12 лет. Сначала я стала менеджером галереи, тогда мне был 21 год, а свою галерею в Лос-Анджелесе я открыла, когда мне было 23. Там я встретила этого невероятного человека, Майкла Овица, который создал CAA (Creative Artists Agency, Агентство творческих художников); он является одним из крупнейших коллекционеров произведений искусства в Штатах и человеком, который действительно переосмыслил влияние кино и культурного сектора. Он стоял за «Парком Юрского периода», Стивеном Спилбергом, Томом Крузом… и он видел всю эту сцену. И когда Майкл рассказывал о том, как он поддерживает таланты, как он влияет на культурную дискуссию, как он объединяет таланты и идеи, я просто почувствовала, что это именно та работа, которую я хотела бы делать. Сейчас мы создаем своего рода «CAA для мира искусства». Это то же дело, то же направление.
