Асим Вакиф о бамбуке, мусоре и капитализме
Разговор с одним из известнейших современных индийских художников о том, что мы выбрасываем и что мы создаём
В марте 2020 года онлайн-платформа Artsy назвала Асима Вакифа (1978) одним из 10 индийских художников, формирующих современное искусство – и не только в масштабах своей страны. Ещё в 2012 году Вакиф устроил по-своему революционную выставку Bordel Monstre в столь знаковом для глобальной арт-сцены месте, как парижский Palais de Tokyo. «В то время уже было много разговоров об устойчивости, экологичности и перемене мышления, но сам подход к организации арт-проектов не очень соответствовал им», – вспоминает художник. Асим решил перейти от слов к делу. Свой проект он собрал из отходов, оставшихся от предыдущей проходившей в Palais de Tokyo выставки и предназначавшихся на выброс. К этому он добавил и свой личный «мусор»: «В этой работе собраны не только обломки и остатки выставочной деятельности самого музея, но и то, что аккумулировал сам художник за месяцы работы над произведением. Таким образом, мы оказываемся неумолимо втянутыми в игру детективов, реконструируя его жизнь по пустым пачкам сигарет, багажным биркам из аэропортов и старым квитанциям», – писал тогда Роберт Бэйри во Frieze.
Bordel Monstre. 2012. Мусор из Palais de Tokyo, Miscanthus Giganteus, электроника, микрофоны, датчики, динамики, моторы и т.д. Palais de Tokyo, Париж. При поддержке SAM Art Projects
Для Асима это не только очередной виток начинающейся с начала ХХ века игры «что есть искусство и из чего его можно делать», но и разговор о том, как мы живём, что оставляем за собой, что выбрасываем в бесконечное множество мусорных ящиков по всему миру. Это актуализация нашей ответственности за такого рода вещи. И переосмысление привычек потребления. Именно об этом был ещё один его международный проект, реализованный в 2017 году в Канаде, в Vancouver Art Gallery’s Offsite – выставочном пространстве посреди города под открытым небом. Там возник объект Salvage, структура, созданная из сотен кусков выброшенной древесины, оставшейся от снесённых частных домов. Внутри тоже можно было найти много интересного. Вот как инсталляцию описывала ванкуверская журналистка Lucy Lau: «Присмотритесь, и вы увидите тачку, выброшенный дверной косяк и даже стиральную машину Kenmore 1960-х годов, спрятанную между деревянными досками. Но чтобы по-настоящему насладиться интерактивной инсталляцией художника Асима Вакифа, вам придется зайти внутрь. Там посетители обнаруживают всевозможные инструменты, вещицы и безделушки, в том числе пустые ящики из-под пива, старинные настольные вентиляторы, уличные знаки, фонари и клюшки для лакросса, разбросанные по столам, полкам и комодам, – все они извлечены из мусора, оставленного в метро Ванкувера».
Salvage. 2017. Интерактивная инсталляция в пространстве Vancouver Art Gallery's Offsite. Материалы с мест сноса, с городской свалки и из центра обработки мусора Северного Ванкувера. Включает также коллекцию Пауло
Многие из предметов, выставленных там за несколько месяцев выставки, были… экспроприированы посетителями. «В конце концов оттуда украли почти всё, чему я был очень рад. Что-то выброшенное и обесцененное в новом контексте показалось очень экзотическим и желанным. И люди утащили это и вернули в свои дома как своего рода предметы ностальгии», – рассказывает мне Асим.
Он получил архитектурное образование в Дели, а после его завершения проработал несколько месяцев в «олдскульной» столярной мастерской (вместо архитектурного бюро). Его очень интересует материальность, особенно если она происходит из природы – дерево, бамбук… Именно из разных сортов бамбука, койры, листьев пандануса была создана его работа для проходящей до середины апреля 5-й биеннале Кочи-Музирис. Эта перекрученная вихревая конструкция под названием Improvise, возникшая во дворе Aspinwall, главного venue биеннале, как будто стремится развернуться и выстрелить в небо огромным клубком листьев, стволов, корней. В то же время в Бангладеш продолжается 20-летний проект Bamsera Bamsi, реализуемый в сотрудничестве с Samdani Art Foundation. «Я посадил там 14 различных сортов бамбука после тщательной натуральной обработки почвы с использованием в качестве удобрений местных органических ресурсов. По мере роста бамбука я придаю ему различные формы, чтобы создать живую, растущую скульптуру».
Bamsera Bamsi. 2017–… Бамбуковая плантация для конкретного места, звуковой пейзаж. Силхет, Бангладеш. При поддержке Samdani Art Foundation
Асим постоянно работает на стыке междисциплинарных областей искусства, архитектуры, экологии и дизайна. Он меняет подходы и техники, но, кажется, до сих пор верит в то, о чём говорил The New York Times в 2012 году: «Современное индийское искусство очень оторвано от публики. Оно элитарно. Я же хочу достучаться до обычных людей».
Мы познакомились с ним в Кочи, за несколько дней до открытия биеннале, и именно Асим перезнакомил между собой многих её участников и был инициатором непростых переговоров с руководством фонда, организующего арт-событие, о множестве проблем, с которыми столкнулась в прошлом декабре эта огромная международная выставка. Мне захотелось поподробнее узнать о его взгляде на мир и возможности художественного переосмысления того, как мы живём и как мы потребляем. И вот наш разговор, состоявшийся между утренней Ригой и дневным Нью-Дели (разница во времени между ними – 3,5 часа).
Асим Вакиф
Как бы нам начать?
Я не знаю, задавай мне вопросы, и я буду отвечать.
Звучит неплохо. Хорошо, ты изучал архитектуру в колледже. Почему ты выбрал архитектуру для образования и, возможно, будущей карьеры?
Когда я учился в школе, многие мои друзья готовились к тому, что традиционно считалось успешной карьерой, – стать инженером или врачом. Они ходили на длительные дополнительные занятия после школы, чтобы подготовиться к вступительным экзаменам. Мне совершенно не хотелось этого делать. Мы с другом неплохо рисовали, и оба выбрали архитектуру как предмет, который хотели бы изучать в дальнейшем. Один из моих двоюродных братьев был архитектором, он посоветовал попробовать поступить в один из лучших архитектурных колледжей. Я подал документы и попал в Школу планирования и архитектуры в Дели.
Там я был довольно средним учеником, за исключением, может быть, последнего года. Но когда я увидел в реальности, как работает архитектурное бюро, мне это показалось довольно скучным. Больше всего времени уходило на создание чертежей дизайна. А мне интереснее было своими руками экспериментировать с материалами. Поэтому после того, как я закончил архитектуру, я два месяца провёл в олдскульной столярной мастерской, изучая работу по дереву. Это был действительно важный опыт. В течение первой недели они учили меня, как заботиться о самих инструментах, прежде чем научить тому, как их использовать. После этого, когда я работал с плотниками, я легко объяснял им, что именно мне нужно. И если они мне говорили, что это невозможно, или пытались меня отсоветовать, я мог взять инструмент и показать им, как именно я хочу, чтобы всё было сделано. Это полностью изменило мои отношения с рабочими.
В то время я больше занимался краткосрочными проектами, такими как декорации для фильмов, театра, коммерческих выставок. И не думал, что стану художником. Один из моих друзей работал в «Khoj», альтернативном artist-run-пространстве в Дели. В основном мы ходили туда ради бесплатного алкоголя на открытиях. А затем что-то, должно быть, во мне щёлкнуло, потому что я попросил своего друга организовать встречу с главой этой организации Пуджей Суд, которая руководит ею уже почти 20 лет. И я просто взял несколько листов бумаги с её стола и нарисовал эскиз инсталляции из бамбука. Пуджа сразу дала добро и воодушевила меня на работу над проектом. Так я сделал свой первый арт-объект. Тогда я продолжал много времени посвящать дизайну, а искусством занимался лишь изредка. В какой-то момент я почувствовал, что люди не воспринимают меня всерьез как художника, потому что думают, что я дизайнер или архитектор, который лишь время от времени занимается искусством. И тогда в 2010-м я принял стратегическое решение начать называть себя художником. И это действительно резко изменило ситуацию для меня, внезапно у меня появилось несколько действительно больших проектов, и всё закружилось очень быстро.
Но этот архитектурный setup твоего мышления – структурировал ли он каким-то образом то, как ты смотришь на мир, как ты видишь его потенциал? Как ты думаешь?
Определённо, да. Архитектурное образование довольно интересно, потому что оно несёт в себе как технические, так и эстетические элементы. После изучения архитектуры легко заниматься самыми разными делами. Например, реализация проектов включает в себя управление большой группой людей. Для меня теперь это не является большой проблемой, я справляюсь с этим почти инстинктивно. Кроме того, меня очень интересовали городские проблемы и городское планирование, отношения между людьми и окружающей их средой, а также искусственная среда в сравнении с органически созданной средой. Все эти вещи я мог анализировать благодаря моему образованию архитектора.
Archaeological excavation of a 21st century Rikshaw carrying electronic waste.
2014. Электронный хлам и велорикша из кампуса JNU, закопанные на несколько недель и раскопанные как в результате археологических раскопок
Архитекторы в наши дни также должны думать о различных видах устойчивости, о том, что произойдет с их объектами со временем. Это связывает нас с проблемами окружающей среды, расточительством по отношению к вещам, которые мы оставляем позади. Как у тебя появился этот интерес к отходам, остаткам, к мусору как к материалу?
Моя бабушка никогда ничего не выбрасывала, она использовала вещи снова и снова, и если в своей основной функции они уже были бесполезны, она находила им другое применение. Такова была существовавшая тогда система ценностей, которая была очень важна не только в Индии – во многих частях мира. И я уверен, что нынешняя экономическая система специально побуждает нас выбрасывать вещи, чтобы мы могли покупать ещё больше.
Во время Второй мировой войны многие отрасли промышленности были кардинально упорядочены и максимально рационализированы. Всё больше и больше вещей можно было бы производить за всё более короткое время, с меньшими усилиями и меньшими ресурсами. После того, как война закончилась, в распоряжении людей оказалось гораздо больше возможностей для производства. Например, Форд пытался сделать производство автомобилей как можно более эффективным, и оно стало настолько эффективным, что дальше некуда. И каждый, кто мог позволить себе иметь автомобиль, уже им обзавёлся. И потом вдруг на рынке произошёл спад, потому что некому было покупать новые машины.
Тогда индустрия дизайна придумала решение, которое назвали «планируемым устареванием», – оно, по сути, подразумевает создание запрограммированного по времени выхода из строя какого-то продукта.Чтобы вы купили новый. Раньше автомобили могли прослужить, как известно, 30–40, даже 50 лет. Но теперь автомобили как бы уже спроектированы так, чтобы выходить из строя раньше. И речь не только о них – это и планшеты, компьютеры, телефоны…
При этом люди, которые более привилегированны, с большими ресурсами, стоящие на ступеньку выше в социально-экономической структуре, оставляют и гораздо более обширный мусорный след, чем люди с меньшими ресурсами. Чем успешнее вы будете, тем больше мусора после себя оставите. Хотя, казалось бы, если вы более привилегированны, то могли бы эффективнее контролировать количество своих отходов, на самом деле всё работает ровно наоборот.
Ещё, я не знаю, заметил ли ты, но в Индии так много мусора везде, куда бы ты ни пошёл, везде только мусор, мусор, мусор, мусор. В Гималаях есть одно место под названием Бадринатх, куда я езжу примерно с 1997 года. Это очень важное место паломничества. Ежегодно туда приезжают тысячи и тысячи людей. И потом весь этот хлам просто скапливается там.
И это одна из причин, из-за которых меня привлёк мусор и вся эта идея мусорного контейнера, куда ты просто выбрасываешь вещь и забываешь о ней, не думая, куда она отправится дальше, что с ней произойдёт. Я чувствовал, что многие вещи, которые выбрасывались, на самом деле были ещё очень ценны. И я начал перенастраивать их, изменять, добавлять в них ценность. Из совсем обесценившегося предмета вещь вдруг становится желанной, и теперь люди хотят поместить её в свои гостиные, или в коллекцию произведений искусства по теме перемены климата, или куда-то ещё. Это похоже на саркастический парадокс в некотором роде. Богатые люди, создающие наибольшее количество мусора, теперь покупают у меня переделанный мусор и ставят его в свои дома.
Archaeological excavation of a 21st century Rikshaw carrying electronic waste.
2014. Электронный хлам и велорикша из кампуса JNU, закопанные на несколько недель и раскопанные как в результате археологических раскопок
Но меняет ли это их мнение, их осознание на самом деле? Они понимают, почему ты это делаешь? Или они просто покупают это и помещают в свои пространства? И всё?
Я думаю, что и так, и так. Я знаю, что некоторые люди просто покупают это, потому что, может быть, я теперь в какой-то степени популярен или что-то в этом роде. Но в то же время довольно сложно систематически и количественно оценивать влияние подобных вещей. На самом деле я считаю, что вещи, которые воздействуют незаметно на людей, имеют больший потенциал в долгосрочной перспективе, чем вещи, которые абсолютно очевидны. Потому что в очевидной ситуации ставится вопрос, и на него сразу даётся ответ. Человек обрабатывает эту информацию и говорит: «Да-да, отлично, всё так», – и идёт дальше. Находясь в неоднозначной ситуации, человек задаёт вопросы самому себе, потому что ему не даётся элементарный ответ.
Я стараюсь смешивать разные вещи, даже изначально, когда я начал работать с бамбуком, я использовал какие-то традиционные народные приёмы (I was doing kind of vernacular processes). В то время я ощущал, что люди классифицировали меня как романтического традиционалиста, в духе «вот в старину всё было хорошо, а всё новое – плохо». Однако мне кажется, что есть хорошие и плохие вещи как в новых технологиях, так и в старых приёмах. Сегодня существует настолько сильная поляризация между противоположными позициями, что люди с отличающимися точками зрения редко собираются вместе и обсуждают вещи или вообще заводят хоть какой-то разговор. В основном это выглядит так, что «я с вами не согласен, я не буду с вами иметь дело, не хочу с вами взаимодействовать». Я чувствую, что такая поляризация контрпродуктивна, потому что она изолирует людей. Что я бы хотел сделать, так это попытаться смешать старый и новый подходы. Таким образом, в их взаимодействии и можно будет увидеть, что работает, а что нет.
Вот почему в некоторых моих вернакулярных конструкциях я начал использовать робототехнику и интерактивную электронику. Визуально, когда вы видите это впервые, у вас возникает очень ностальгическое ощущение. Но когда вы заходите внутрь и начинаете рассматривать детали, то понимаете, что всё это современно, даже футуристично. Поэтому людям трудно отнести это к определённой категории. Что делает работу более интересной, я думаю, потому что тогда вы пытаетесь глубже понять её аспекты вместо того, чтобы поместить её в какую-то известную категорию и двинуться дальше.
Bordel Monstre. 2012
Bordel Monstre. 2012
Но когда тебя пригласили сделать выставку во Palais de Tokyo, у тебя уже была идея сделать её там из остатков предыдущей выставлявшейся там экспозиции? Или эта идея появилось уже на месте? Было ли это внезапным озарением?
Я прожил в Париже в течение пяти месяцев в резиденции. И в конце я должен был сделать выставку в Palais de Tokyo. В то время они всё еще открывали разные части этого комплекса, которые до этого не использовались. И они показали мне это пространство, которое находится в нижней части Palais de Tokyo, со странными бетонными колоннами посередине, всё это было совсем не похоже на «белый куб». Мне оно очень понравилось. Когда я пришёл туда, то заметил, что там есть фальшивая стена. Я пошёл посмотреть, что за ней, и мне открылись задворки музея, которые были полны мусора с предыдущей выставки, разобранной всего несколько недель назад. Музей собирался потратить около 10 000 евро, чтобы благополучно всё выбросить.
И вот тогда у меня появилась эта идея, потому что в то время многие в арт-среде стали говорить об устойчивости (sustainability). Но довольно часто акт размещения в экспозиции конкретного произведения искусства не очень-то «устойчив» или требует большого энергопотребления. Поэтому я предложил Palais de Tokyo подержать всё это ещё полгода, чтобы могла состояться моя выставка, а потом уже выбросить. Никто там даже не просил меня нарисовать то, что именно я собирался сделать, и это было действительно хорошо. Впервые мне доверили такой большой проект без усилий по убеждению кого-то в своих планах. Я просто полностью импровизировал, работая так около двух месяцев. У меня не было никакого представления о том, какой должна быть общая форма. Я начал с одной стороны и просто продолжал строить, добавлять и изменять вещи. Очень увлекательно!
dress my bitch up! 2010. Цифровая печать на архивной бумаге, медь, латунь, проволока, найденные предметы
Ты также придумал несколько проектов в области, которую я бы назвал «археологией мусора». Один из них был реализован в Ванкувере. Там ты рассматривал мусор ещё и как некий нарратив об обществе – что именно и почему люди выбрасывают.
Остатки вещей, которые общество или цивилизация не использовали или использовали и выбросили, становятся одним из самых важных свидетельств того, как жили эти люди. Знаешь, археологи вообще очень интересуются мусором. Ванкувер в то время переживал бурные перемены из-за огромного бума недвижимости. Он позиционировался как самый благоприятный для жизни город в Северной Америке с точки зрения окружающей среды и уровня жизни. Многие старые дома на одну семью были приобретены застройщиками, небольшие участки были объединены в более крупные для строительства кондоминиумов или коммерческих зданий. Все эти новые конструкции создавались из промышленных материалов, которые очень трудно перерабатывать, потому что в них много клея, много химикатов, в то время как старые постройки, которые шли под снос, были сделаны из действительно уникальной старой древесины, которая ныне является незаменимым ресурсом. Старая древесина как ресурс больше нигде не доступна.
Там говорили, что проводят «преобразование отходов в энергию». Они измельчали эти отходы и сжигали, а тепло использовали для получения энергии. И мне было очень-очень жаль, потому что это же ресурс, которого у нас больше никогда не будет. И вот с чего начался проект – сбор вещей из заброшенных домов, которые собирались снести, и использование этих материалов.
Также я проводил там разные исследования, посвящённые местному управлению отходами. В одном из центров сортировки мусора я обнаружил, что тамошний работник создал коллекцию интересных вещей, которые попадались в мусоре за последние 15 лет. Этот коллекционер, Пауло, был очень тихим, скромным парнем. И он просматривал то, что люди выбрасывали, и всё, что находил интересным, он откладывал в сторону, а затем пытался выяснить, откуда это взялось и что это. И когда я там был, так совпало, что старый центр сортировки мусора закрывался и строился новый. А в новом не нашлось места для его коллекции. Всё это снова должно было отправиться на свалку. Тогда я попросил его разрешить мне воспользоваться всеми этими предметами. И он согласился, потому что не видел для них никакого будущего. Итак, внутри этой инсталляции в Ванкувере мы поместили огромную коллекцию объектов. Там были всевозможные предметы, такие как старые пианино, автоматы для игры в пинбол… Я специально искал вещи, которые были бы произведены в Ванкувере и его окрестностях. Итак, у нас была огромная коллекция объектов, но городская художественная галерея, которая принимала участие в проекте, очень беспокоилась, что люди всё это растащат. Они заставили меня приклеить и прикрепить к инсталляции все эти вещи. В конце концов, к финалу выставки оттуда украли почти всё, чему я был искренне рад. Что-то выброшенное и обесцененное в новом контексте показалось очень экзотическим и желанным. И люди утащили это и вернули в свои дома как своего рода предметы ностальгии. Я только радовался.
Salvage. 2017
Salvage. 2017
Ты уже давно в этой сфере, чувствуешь ли ты, что люди немного меняются в этом смысле – они более внимательно смотрят на то, что они выбрасывают, или всё так же, как и 10 лет назад?
Это непростой процесс, потому что, как я уже говорил о современной коммерческой экономике, потребление рассматривается как основная модель экономического роста. А потребление – очень странная штука. Даже туберкулёз раньше назывался «consumption», потому что он полностью «потребляет» тебя. Вот что я обнаружил в Ванкувере, например… Он старается быть самым экологичным городом в Северной Америке, у каждого есть шесть разных баков для разных видов отходов. Для стекла, пластика, органики… Но при более внимательном изучении выяснилось, что очень часто все эти отходы после сбора перемешивают и вывозят на свалку вместе.
Или пластик перерабатывают только тогда, когда цены на нефть действительно подскочат. Если же цена на нефть падает, то экономически невыгодно перерабатывать пластик, поэтому он просто попадает на свалку. Когда я узнал про это, то задумался о том, что весь механизм сортировки отходов в некотором смысле помогает существующей модели потребления. Потому что человек выбрасывает что-то в контейнер нужного цвета и чувствует, что он выполнил свой долг и может теперь потребить что-нибудь ещё, потому что он же уже сделал что-то правильное. Так что всё тут довольно сложно. Это не нечто чёрно-белое. Тем не менее люди сегодня, безусловно, гораздо более сознательны. Глобальное потепление или изменение климата – это то, о чем 15 лет назад говорила только элита. Сейчас в Дели, если я заговорю с таксистом по дороге о глобальном потеплении или изменении климата, он будет в курсе дела.
К сожалению, не так уж много простых способов сделать что-то в своей жизни, чтобы улучшить ситуацию, нужно приложить много усилий, чтобы избежать влияния доминирующих рыночных сил и иметь возможность жить чуть более «устойчивой» жизнью. Мы как-то застряли, но, безусловно, люди теперь больше осведомлены, и у них больше намерений попытаться сделать что-то хорошее для окружающей среды. Вопрос только, что именно сделать? Большинство людей с лёгкостью обвиняют кого-то другого, сваливают это с себя – это вина правительства или вина индустрии. Но внести изменения в свою жизнь? Это непросто.
Из проекта index Residual Fear (Solo). 2018
А как у тебя обстоят дела в личной жизни? Каково твоё личное отношение к отходам и мусору? Влияет ли твоя практика как художника на такие вещи?
Да, конечно. Например, я собираю отходы от чая и кофе в горшки на балконе, а не выбрасываю их в мусорное ведро. Теперь даже в моём многоквартирном доме мы начали вести раздельный сбор мусора. В нашем дворе довольно много деревьев, поэтому много листьев. Интересно, что кухонные отходы сами по себе нелегко поддаются биологическому разложению. Но если смешать их с листьями, процесс идёт намного легче. Так что в нашем районе органические отходы собираются отдельно. Раньше в моём доме всё собиралось в один контейнер. Теперь «сухие отходы», которые я отдаю мусорщикам раз в неделю или в две, это в основном упаковки и тому подобные вещи. А потом эти ребята сортируют и разделяют забранное и продают дальше, они получают с этого немного денег. Вот и мои дети занимаются сельским хозяйством на ферме за пределами Дели. И мы пользуемся продукцией оттуда, когда вырастет урожай. Так что в каких-то мелочах мы, безусловно, пытаемся так себя вести. Но, конечно, сделать можно гораздо больше.
Мы начали с архитектуры и того влияния, которое она оказала на твою карьеру художника. Но у архитектуры другая темпоральность – здания могут стоять веками. А произведения искусства, если они представляют собой масштабные объекты, иногда проживают только время выставки. Что ты об этом думаешь?
На самом деле, если ты посмотришь на вернакулярную, народную архитектуру, эти постройки обычно существуют всего 20–30 лет, дома или что-то ещё. И потом следующее поколение делает что-то актуальное уже для своего времени. А следующее поколение через 20 лет снова всё поменяет. А мы прямо сейчас застряли с очень сложной инфраструктурой, все эти здания строятся, и потом стоят там 50–100 лет. Жизнь меняется, вещи меняются, но эти здания очень трудно изменить, инфраструктуру очень трудно изменить.
Долговечность – важная категория, но иногда небольшие, кратковременные жесты или действия имеют гораздо большую ценность по сравнению с вещами, которые длятся и длятся. Я не знаю, было ли это подсознательно или сознательно, но в целом я осуществил достаточно много проектов, которые длились очень недолго. Опыт какого-то пространства или проекта внедрялся в сознание людей, но затем сам вызвавший реакцию объект удалялся. В таком случае вы вспоминаете что-то с помощью памяти или опыта, а не посещая нечто снова и снова или наблюдая это опять и опять. Когда вы что-то удаляете, вы также освобождаете место для чего-то другого. Мне нравится временность в этом смысле.
Improvise. 2022. Бамбук, койра, листья пандануса и панамбу в Aspinwall House. Изображение предоставлено Kochi Biennale Foundation
Прямо сейчас есть один твой масштабный объект, многометровая инсталляция под названием «Improvise», которая выставлена на обозрение в Кочи, во дворе комплекса Aspinwall, главной площадки биеннале Кочи-Музирис. Будет ли она разрушена после закрытия биеннале в середине апреля?
Мы пытаемся найти для неё вторую жизнь. Один знакомый хочет построить экологически чистый курорт в лесах Кералы. И, может быть, он возьмёт эти материалы и сделает из них что-то. Так что я надеюсь, что они просто так не попадут в мусорник.
Говоря об этой работе… Можно ли назвать её своего рода «взрывом мастерства»? Я имею в виду саму конструкцию, это переплетение из множества стволов, листьев и тому подобного.
Вообще, если честно, у меня не было действительно хороших мастеров для работы над проектом. Я обучил работе с бамбуком нескольких рабочих, которые обычно занимаются укладкой полов. Так что взрыв, о котором ты говоришь, на самом деле скорее связан с моими мыслями и моим настроем во время реализации этого проекта, потому рабочему процессу сопутствовало много беспокойства и разочарований. Так что я позволил этому настрою доминировать в процессе создания формы вместо того, чтобы пытаться это контролировать. (Смеётся.)
লয় [Loy]. 2019. Конструкция из бамбука, тростника, ткани и верёвок, со встроенной интерактивной электронной и акустической системой
লয় [Loy]. 2019
Эти природные материалы, бамбук и другие, которые имеют растительное происхождение, как ты чувствуешь их природу, их структуру?
Бамбук в Индии обладает очень богатой исторической перспективой. Из бамбука на протяжении сотен и тысяч лет было сделано множество всего, включая мосты, дома, а также столовые приборы, корзины, мелкие ремесленные предметы, кухонную утварь. Еще одна вещь, которая произошла с бамбуком, заключалась в том, что он стал очень важным сырьём для изготовления бумаги. Но большинство людей, которые действительно хорошо умеют работать с бамбуком, на самом деле отворачиваются от него. Они, например, не хотят, чтобы молодое поколение работало с бамбуком, они предпочли бы, чтобы их дети занимались чем-то другим. В то время как элита, если вы посмотрите на дизайнерские студии в Дели, Бомбее или Европе, смотрят на бамбук как на удивительный, экзотический, устойчивый материал. Таким образом, между этими двумя точками зрения существует огромное противоречие. И я хочу попытаться каким-то образом преодолеть это.
Ещё один аспект: современная архитектура сейчас всячески превозносит параметрические формы, вдохновлённые природой и органическими системами. Но чаще всего большинство дизайн-студий, которые работают над параметрической архитектурой, используют 3D-принтеры, алгоритмы, САПР-среду для создания этих форм. В то время как я нахожу нечто подобное в традиционном плетении, где параметричность изначально является неотъемлемой частью процесса. Так что я хочу попробовать использовать ремесло, чтобы прийти к этим параметрическим формам, которые сейчас действительно в тренде. Это ещё один способ поэкспериментировать с геометрией, который есть в моём распоряжении. Корзины, как правило, очень небольшие, они изначально предназначены служить контейнерами для вещей. Я пытаюсь понять, как можно масштабировать их. И из контейнеров превратить их в архитектурные элементы, содержащие пространственные объёмы, а не просто какие-то вещи.
Bamsera Bamsi. 2017–… Бамбуковая плантация для конкретного места, звуковой пейзаж. Силхет, Бангладеш. При поддержке Samdani Art Foundation
А ты все ещё работаешь над своим долгосрочным проектом в Бангладеш? Где ты пытаешься создать живые, растущие скульптуры из бамбука…
Да, это происходит уже шесть лет. К сожалению, в 2020-м и 2021-м я не смог туда поехать из-за пандемии и ограничений на передвижение. Но я пытался управлять процессом с помощью сообщений и WhatsApp. И каким-то странным образом это отсутствие активности в последние два года даже пошло на пользу. Потому что бамбук, который я выращиваю, сейчас действительно в прекрасной форме. Если говорить о референциях этого проекта: существуют живые корневые мосты из воздушных корней каучуконосного фикуса, которые создаются на востоке Индии недалеко от Бангладеш. На корни фикуса воздействуют так, чтобы они росли с одной стороны ручья на другую сторону над потоком. На возведение таких мостов уходит от 70 до 150 лет. Это очень медленный процесс: если человек начинает строить такой мост, то, может быть, только его внук сможет им воспользоваться.
Поэтому я придумал проект сроком на 20 лет. Первые 15 лет я хочу просто экспериментировать, дурачиться, пробовать самые разные вещи. А последние пять лет я потрачу на то, чтобы эти посадки стали самогенерирующей системой на более длительный срок, чем период моего собственного участия.
Я пробую там самые разные вещи: мы провели много исследований местных видов бамбука, а также некоторых видов, которые мы бы хотели туда «запустить». Сама земля, которую нам предоставили, использовалась до этого для выращивания риса. Так что это слегка ступенчатая почва, которая была предназначена для затопления во время дождей, – вода будет там скапливаться, ведь это нравится рису. Но бамбук на самом деле не очень любит воду, вернее, ему нравится быть близко к воде, но выше её уровня. Поэтому я решил сделать несколько насыпей в этом районе, чтобы растить бамбук, и вместо того, чтобы брать землю откуда-то ещё, я выкопал пруд и использовал почву оттуда. Затем мы использовали близлежащую траву, чтобы поддержать эту почву, чтобы она не размывалась дождем. Для удобрения почвы мы использовали коровий навоз с местной молочной фермы. Поскольку у нас появился пруд, мы также поместили в него рыбу и автоматически заполучили лягушек и змей, а за ними пришли птицы. А в апреле и мае у нас появляется много светлячков. И по мере того, как растения развиваются, я манипулирую зелёным бамбуком, придавая ему различные формы, а также использую немного собранного бамбука, чтобы скульптурно дополнить эти формы. Ещё одна вещь, которую я пробую там, – это духовые музыкальные инструменты из бамбука. Таким образом, в зависимости от времени года и направления ветра вы получаете различные звуковые ландшафты.
Bamsera Bamsi. 2017 – … 
Похоже, ты делаешь что-то вроде маленького бамбукового рая…
Самое интересное в этом то, что во всём этом нет фиксированной конечной цели. И я каждый год отправляюсь туда что-то пробовать. Например, в следующий раз я надеюсь взять с собой нескольких музыкантов, моих друзей, и поработать с ними над разными музыкальными инструментами. Это совершенно открытый проект. И мне это нравится.
