В долгих коридорах памяти
Проект «Удел человеческий»
Сессия III: «Время и смыслы». Травма, память, забвение, знание
Выставка «Дом с привидениями»
01 декабря 2017 – 28 января 2018
Москва. Фонд культуры «Екатерина»
15/01/2018
Всего восемь с половиной минут Аслан Гайсумов отпускает зрителю, чтобы встретиться с дожившими до 16 апреля 2016 года жертвами депортации чеченцев и ингушей зимой 1944 года. Именно в этот день он собрал стариков и старух в клубе на окраине Грозного. Тогда сто девятнадцать человек привезли на машинах из чеченской глубинки, и они по одному или маленькими группами входили в казённый зал с портьерами, стульями и большой фотографией небоскрёбов нового Грозного на торцовой стене. Неподвижная камера фиксировала происходящее. Теперь экран, на котором воспроизводится действие, занимает стену небольшого зала и превращает его в продолжение экранного пространства – зритель оказывается на воображаемой сцене. Люди в клубе медленно рассаживаются, поправляют папахи и платки, перебирают чётки, чуть-чуть оглядываются, бросают короткие взгляды в большие окна, почти не смотрят в камеру и не произносят ни слова. Когда все наконец устраиваются, наступает тягостное мгновение молчаливого противостояния, а потом экран гаснет, чтобы через несколько секунд ожить снова.
Наблюдать за этим без кома в горле не получается.
Видео Гайсумова сопровождает текст, отсылающий и к намеренному молчанию вокруг одного из самых горьких переживаний депортированного народа, и к точной оптике художника, дед которого потерял в это страшное время жену и восьмерых детей, и к Джорджо Агамбену с его «невозможностью свидетельствования» по поводу холокоста, и к Примо Леви, оберегающему в себе свидетеля, который холокост пережил. Общение с текстом добавляет к собственному зрительскому впечатлению новые обертоны. И так случается с каждой из восемнадцати работ интернациональной команды художников, представленных на выставке «Дом с привидениями», которая занимает особняк фонда культуры «Екатерина» как раз напротив здания бывшей внутренней тюрьмы ОГПУ/НКВД/КГБ.
Автор текстов Виктор Мизиано, вдохновитель, художественный руководитель и куратор многолетнего междисциплинарного проекта «Удел человеческий», оплетает своё детище множеством прекрасных слов. Они складываются в вопросы, проясняют смыслы, ловят ассоциации и превращаются в конце концов в самостоятельное художественное произведение, посвященное всякий раз новой экзистенциальной теме. Первая сессия, открывшая проект в 2015 году, исследовала границы человеческого и искала «избирательное сродство». Вторую интересовал человек в системе эмоционально-чувственных связей. Нынешняя, третья, обращается ко времени и смыслам, сосредоточенным в травме, памяти, забвении и знании, и пытается их настигнуть не только в экспозиции «Дома с привидениями», но и в рамках симпозиумов и дискуссий, по обыкновению выставку сопровождающих.
Драматическое понятие травмы, стараниями Фрейда, Юнга и других исследователей добавившее к своей физиологической природе психологический аспект, Мизиано вслед за ними рассматривает как неотъемлемое условия формирования человеческой личности. Переживание травмирующих обстоятельств, попытки их осмыслить, примириться с ними или, напротив, забыть и вытеснить в подсознание составляют существенную часть жизни индивидуума и человеческого сообщества. В «Доме с привидениями» Мизиано собирает работы международных мастеров, по-разному толкующих проблемы личной и исторической памяти. Своей кураторской волей и своими текстами он объединяет их в поэтическое и лишённое назидательности целое.
Название выставки по-прежнему заимствовано. На этот раз его подарили не конкретные произведения, как роман Гёте в первой или работа американской художницы Шарон Хайес во второй сессии, – дома с привидениями, отметившиеся в истории мирового искусства, легко выстроить в приличной длины улицу. Этот наполненный смыслами образ позволяет Мизиано от гегелевского «крота истории» вернутся и к шекспировскому первоисточнику, и к главному привидению европейского искусства – тени отца Гамлета, а потом перенестись в сегодняшнее время, чтобы вспомнить «гостеприимство памяти» Деррида, «постпамять» Марианны Хирш и все те «парадоксы и противоречия», что сопровождают «тематизацию травмы и памяти, знания и забвения».
Современное искусство легко взаимодействует со словом и любит, когда о нём хорошо рассказывают. Слово куратора заставляет внимательнее вглядываться и вслушиваться. А вслушиваться в «Доме с привидениями» приходится чутко. Звук – ещё один объединяющий экспозицию элемент. С него, собственно, всё и начинается. «Монумент памяти идеи Интернационала» хорвата Неманьи Цвияновича – это крошечная музыкальная шкатулка, соединённая с системой микрофонов и динамиков, расположившихся на трёх этажах выставочного пространства. Стоит покрутить её ручку, и мелодия Интернационала отправится в путешествие, обретая громкость, но искажаясь, теряя чистоту первоначального звучания и превращаясь в «призрачное напоминание» об утопических идеалах ушедшей эпохи. Остроумная метафора способна описать удел не только революционной идеи, которую Интернационал олицетворял, но и множества других соображений, одолевавших человечество.
Стереозвуковая инсталляция Ивана Павлова / СОН «Без названия» так же многомерна. Она складывается из звуковых фрагментов разных работ выставки. Материалом для неё служат и тарахтенье старого кинопроектора из инсталляции Адриано Пачи, и хоральная прелюдия Баха из фильма Деймантаса Наркявичюса, и голоса героинь «Памяти вещей» Катрины Нейбурги, и музыка Генделя и Брамса из видео Фернандо Санчеса Кастильо, и все шорохи, шелесты и скрипы, наполняющие выставочные залы. Этот непредсказуемый, фантастический, длящийся аккорд завершает экспозицию, оставляя зрителя наедине уже с собственной памятью.
Многомерность, обилие толкований – неотъемлемое свойство всех участвующих в выставке работ. Они сложно придуманы и выполнены, они опираются на серьёзную предварительную исследовательскую работу, в них много артистического мастерства, даже если порой и кажется, что художник самоустраняется. Здесь нет экзальтации, яростных чувств, оглушительной экспрессии – всё-таки мы в «Доме с привидениями». Пожалуй, только Уильям Кентридж в своей известной видеоинсталляции «Я не я, и лошадь не моя» звучит громче других, разыгрывая спектакль, где перемешаны воспоминания о конструктивизме Лисицкого, фантасмагорическом «Носе» Гоголя и Шостаковича, советском наркоме Бухарине и его письме Сталину из застенков Лубянки с просьбой о помиловании. Лазарь Каганович оставил на письме резолюцию: «Всё та же жульническая песенка: я не я, и лошадь не моя». Кентридж сделал её фрагмент названием.
Interregnum
Совсем иначе выглядит общение с тиранами в видео Interregnum миланского албанца Адриана Пачи. Он виртуозно монтирует кадры массового прощания с лидерами коммунистического мира. Никаких покойников, только ритмичный хоровод из людских колонн, вьющихся змеёй очередей, вскинутых в последнем приветствии рук, прильнувших к радиоприёмникам фигур, заплаканных лиц. Живое индивидуальное чувство рядом с напряжённой энергией массы и всякое отсутствие политической риторики превращают официальную хронику в подлинный человеческий документ.
Леонид Тишков в инсталляции «Умань» продолжает собирать по крохам историю своей семьи, полагая, что только подлинное знание, принятие памяти даже о самых травмирующих событиях позволит изжить горе. Старая фотография, увеличенная и перенесённая на холст, маленькая пуговица, превратившаяся в памятник самой себе, и горящие латинские буквы UMAN – результат долгой работы художника по восстановлению событий из жизни отца, который в начале войны попал в плен под Уманью, прошёл сквозь череду лагерей и никогда об этом не рассказывал.
Revisiting Solaris
О том, как болезненны неизжитые травмы, напоминает снятый еще в 2007 году фильм Деймантаса Наркявичюса Revisiting Solaris. Наркявичюс воссоздаёт последнюю главу «Соляриса» по версии Лема, от которой Тарковский в свое время отказался. Криса Кельвина снова играет постаревший Донатас Банионис, а действие разворачивается в интерьерах вильнюсского КГБ и телевизионного центра, трагически связанного с событиями 1991 года. Сегодня к этим «гостям» Соляриса, материализующего травмы постсоветской памяти, добавилось известие, что и сам Банионис был завербован Комитетом. Тем красноречивее выглядит цитата из Лема в субтитрах фильма: «Их ему навязывает время, в котором он родился».
Катрину Нейбургу, по её собственному признанию, травмы советского прошлого не интересуют. Опираясь на личные воспоминания и переживания, манипулируя предметами, видеопроекциями, звучащими и записанными текстами, она создаёт пространственную мозаику, рассказывающую о трёх поколениях женщин своей семьи. «Память вещей» – это и рафинированное умозрительное построение, и ловкое использование современных медиа, и наполненная физиологическими подробностями история семейного ритуала: педикюрша Александра стрижёт ногти Катрине, её матери и бабушке. Художница всматривается в своё прошлое в попытке восстановить его цельность.
Пристального внимания заслуживают и созданная специально для выставки в Москве фантастическая библиотека Клаудио Пармиджани – корифея арте повера, удостоенного в своё время чести заселить мерцающими бабочками своды римской виллы Медичи; и придверные коврики из инсталляции Common Ground Мирослава Балки, выменянные у краковских жителей на новые; и сгоревшая комната Роберта Кушмировского; и видео Фернандо Санчеса Кастильо, где в аллегорических дивертисментах с медной головой свергнутого тирана участвуют люди, лошади, собаки и автомобили.
Но эту красивую, сложную и глубокую выставку почти не замечает публика.
Может быть, нам всё еще скучны экспозиции без традиционных натюрмортов и пейзажей? Или размышления об истории, травмах и памяти слишком болезненны для нашего общества сегодня?
О благородный зритель! – как издавна принято, обращусь я к любителю искусства – если ты ещё не успел добраться до Большой Лубянки и если ты не согласен, что «единственное будущее, которое нам доступно – то, которое было у прошлого», запасись временем (только чтобы познакомиться со всеми видеоработами, тебе понадобится больше двух часов), не спеши, внимательно читай, чутко вслушивайся, думай, сочувствуй и смотри.
Иди и смотри.