Актуальный художник Кабаков
Илья и Эмилия Кабаковы. «В будущее возьмут не всех». Главный штаб Эрмитажа, Санкт-Петербург, 21 апреля – 29 июля, 2018
24/04/2018
Всё пространство большой анфилады второго этажа в Главном штабе как будто занято огромным ящиком угрюмо серого цвета – так, если посмотреть снаружи, выглядят сейчас залы выставки самого знаменитого из ныне живущих русских художников, последние 20 лет подписывающего свои работы Ilya & Emilia Kabakov.
Казалось бы, для людей, обладающих советским или постсоветским опытом, искусство Ильи Кабакова не должно представлять загадки: в России его большие выставки состоялись в 2004, 2008 и 2013 годах. «В будущее возьмут не всех» оказалась в Эрмитаже между её показами в Тейт Модерн и Новой Третьяковке. Но в глобализованном мире сомнительное преимущество жителя постсоветских територий как зрителя Кабакова, особенно тонко чувствующего каждую деталь, сходит на нет. Времена изменились, и вот уже недавно вошедшее в обиход слово «иммерсивный» используется наравне с привычным «тотальный» для описания кабаковской инсталляции в музейном тексте – как будто модным термином замаскировано устоявшееся понятие, чтобы оно не вытягивало за собой другую близкую лексему, неприятное «тоталитарный».
Фото: Государственный Эрмитаж
Выставка начинается с заглавной инсталляции – макет вагона и сваленные холсты, огненная бегущая строка с надписью «В будущее возьмут не всех» в полутёмном зале. В 1983 году в эссе, написанном Кабаковым для журнала «А–Я», были отчётливыми все интонации времени – разочарованность, сомнения и неуверенность, но с тех пор название текста обрело черты афоризма, и он стал звучать почти как руководство к действию. Тогда считанные единицы среди русских художников были озабочены тем, чтобы запрыгнуть на последнюю площадку отходящего поезда. В 2001-м, когда инсталляция Кабакова была показана на Венецианской биеннале, состав современного искусства уже миновал стрелку.
Фото: Государственный Эрмитаж
Куда же движется этот вагон сейчас, ведь будущее уже наступило? Коммунальная квартира с кухонными склоками, графиком выноса помойного ведра и стремлением вырваться на околоземную орбиту рывком из обклеенной кумачовыми плакатами десятиметровой комнаты – всё это постепенно теряет очертания, становясь в памяти средним между реальностью и мифологией. Отзовётся ли в сердце нынешнего зрителя стена, по-кабаковски выкрашенная густо коричневой краской на метр от пола с пущенной сверху голубой полосочкой? Может быть, колера стали качественнее и ярче, но рвение жилкомслужб и спущенные им нормативы те же самые, разве что вечный коммунальный орнамент воспроизводится теперь рукой таджика не так уверенно и привычно.
Эскиз инсталляции «Лабиринт (Альбом моей матери)», 1990. Фото: © Ilya & Emilia Kabakov
Инсталляция «Альбом моей матери» становится смысловым центром эрмитажной экспозиции. Известна привязанность Кабакова к матери, и здесь он даёт слово 80-летней Берте Юрьевне Солодухиной, описывающей свою жизнь. Зритель, внимательно читающий этот документ в клаустрофобическом лабиринте узкого коридора, рано или поздно обязательно чувствует себя погребённым под завалами непрерывного человеческого горя и страданий. Эта работа Кабакова больше других становится пространственным воплощением русской литературы, идущей от «Шинели» Гоголя или «Бедных людей» Достоевского, и в то же время художник касается таких актуальных нынче жанров, как документальное свидетельство и oral history. Недаром созданный в 1990 году «Альбом моей матери» занимает важное место в собрании галереи Тейт Модерн.
Эрмитаж тоже смог похвастаться своими приобретениями – путь к залам выставки Кабакова, расположенным на третьем этаже музея, лежит через постоянную экспозицию с работами его соратника и важнейшей фигуры московского концептуализма Дмитрия Пригова. Рядом находится зал с двумя инсталляциями, подаренными художником в 2004 году, – «Жизнь в шкафу» и «Туалет в углу». Во вступительном слове к выставке директора Эрмитажа можно прочесть – «"Жизнь в шкафу" и "Туалет в углу" напоминают на самом деле не просто об убогости быта, но и о том, как в тесном пространстве советского социума можно было уединиться, читать и слушать музыку» – и тут же заметить, что в этом пассаже Пиотровский смог проигнорировать знакомый каждому запах отхожего места, но при этом метко облёк в слова общероссийское ощущение самых ближайших лет.
Фото: Государственный Эрмитаж
Залы третьего этажа раскрывают по преимуществу живописца Кабакова. Что перед нами отличный художник – не подлежит никакому сомнению, а задаваясь вопросом, хороший ли он живописец, с удивлением и радостью обнаруживаешь, как интересно и сложно устроены его картины, выполняющие в инсталляциях функциональную роль. Никому, кроме него, не удалось уехать так далеко на энергии средней советской художественной школы, чья обезличенная манера требует не творческого прогресса, а прилежного исполнения затверженных правил. Соцреализм стал «вечным двигателем» его искусства, потому что, в отличие от многих соц-артистов, Кабаков берёт не только его форму, но и глубинное содержание. Он сознательно творит негодную живопись негодными средствами, и такое создание отвратительного отличает его от манифестировано плохой живописи постмодернистского дуэта Виноградов–Дубосарский. При этом на большом холсте из серии «Два времени», в которой стыкуется и уравнивается барочная и соцреалистическая живописная риторика, рука пожилой женщины может быть написана совершенно в стилистике Роберта Фалька (чью мастерскую Кабаков посещал в конце 1950-х).
Будучи художником мирового уровня, Кабаков со своим искусством идеально подходит под глобалистское соблюдение пропорций «этнографического» и «интернационального». Сейчас движущей силой его искусства является уже не коммунальный быт советской эпохи, а общезначимая модернистская проблематика – в частности, вопрос недостоверности зрения, проходящий сквозь всю графику и живопись художника. Это начинается еще в рисунке-загадке 1970 года, в углу которого – выполненный в чертёжной стилистике призыв «Восстановите по фрагменту полную картину!», а остальная плоскость листа покрыта небесно-голубым цветом с двумя сделанными вырезами, сквозь них проглядывают два куска изображения – часть женской фигуры и интерьер.
Листы из альбома «Вшкафусидящий Примаков». 1971–1972. Архив Ильи и Эмилии Кабаковых
На редуцирование поля зрения обречены герои из «Десяти персонажей» – и Примаков из шкафа, и «жэковский» художник-украшатель Малыгин, и мучительный Суриков. Вспомним, что всего 50 лет назад жителям СССР была фактически недоступна живая европейская культура – от музеев до поездок, и они жили с этой идеологической катарактой. Герои художника и он сам приспосабливаются к особенностям зрения и превращают их в творческий приём: открытое Кабаковым «рисование по краям» связано не только с архитектурой страницы детской книги – оно объясняется в «Словаре московской концептуальной школы» как «внутреннее ощущение самого себя как ушедшего, сбежавшего "от центра", устроившегося на краю жизни, обочине культуры, окраине любой профессиональной деятельности. И убеждение, что всё жизненно важное происходит сегодня "на краях", в маргинальной зоне, на грани повседневности и культуры».
Шесть картин о Временной Потере Зрения (Они Раскрашивают Лодку). 2015. Private collection © Ilya & Emilia Kabakov. Photograph courtesy the artists and Pace
Точками заполнено поле зрения и в серии работ 2015 года, которая называется «Шесть картин о временной потере зрения», – у Кабакова серые кружки рассыпаны по холсту свободнее, чем в геометрически правильных dot painting Дэмиена Хёрста. Проблематика неполноты зрения и частичной видимости получает решение в инсталляции «Три ночи». Активное взаимодействие картины и зрителя происходит благодаря почти невидимым глазу «агентам живописи». Они предстают в образе маленьких белых человечков, различимых только в подзорные трубы, установленные посередине инсталляции и направленные на картины. В нижнем углу одной из работ изображён жук, такой же, как на одноимённой картине Кабакова, а простирающееся на шесть метров вправо от него бурое живописное поле обрамлено по нижнему краю стишком про бесхвостого медведя из «Айболита» Чуковского. Определённо, природа таинственных человечков, которые встречаются и в других работах художника – инсталляции «Брюки в углу» или «Случай в музее», – всё из тех же детских книжек. Подскажут ли сказочные существа, что будет с искусством Ильи Кабакова дальше?
