Утопия на кухне у реальности
05/07/2013
«Утопия и реальность. Эль Лисицкий, Илья и Эмилия Кабаковы»,
Государственный Эрмитаж, 28 июня – 25 августа, 2013
В Эрмитаже открылась выставка «Утопия и реальность. Эль Лисицкий, Илья и Эмилия Кабаковы» – совместный проект с музеем Ван Аббе Эйндховена, приуроченный к перекрёстному году России и Нидерландов.
Соединение двух художников – классика русского авангарда и концептуализма Эль Лисицкого и Ильи Кабакова в рамках одного выставочного проекта – шаг, призванный прояснить феномен советской утопии во всей её драматической и противоречивой целостности – от эпохи революции до позднего «социализма с человеческим лицом».
«Утопия и реальность» – проект, за которым отчётливо просматривается главная идея творчества Кабакова, в особенности последних двадцати лет: репрезентировать ни больше ни меньше как советскую цивилизацию целиком. Ведь по мысли Бориса Гройса, теоретика московского романтического концептуализма, единственная цивилизация, исчезнувшая не в древности, а в новейшее время – советская. В Москве в прошлом году Кабаковы представили проект создания музея, своеобразного памятника советской цивилизации, в виде гигантского лабиринтообразного бомбоубежища с множеством отсеков-комнат, наподобие гигантской коммунальной квартиры.
Здесь художник ведёт с Лисицким диалог, выделив в его творчестве темы, ставшие разделами выставки: «Космос», «Чистота форм», «Победа над бытом», «Памятник лидеру», «Трансформируя жизнь», «Вера в реализацию будущего», «Художник как реформатор». Произведения самого Кабакова также экспонируются по разделам, образуя тем самым пары-оппозиции, в которых художник выступает и как комментатор, и как завершитель, и как демистификатор Лисицкого: «Голоса в пустоте», «Мусор», «Быт победил», «Памятник тирану», «Бегство от жизни», «Нереализованная утопия», «Художник как рефлектирующий персонаж».
Эль Лисицкий. Конструктор (автопортрет). 1924
В 1920-м в Витебске, увлечённый супрематизмом Казимира Малевича, в духе хлебниковских идей о доломерии (геометрии) будущего, Лазарь Лисицкий взял псевдоним «Эль», преобразовавшись в художника революции в планетарном масштабе. Получив архитектурное образование в Берлине, он стал художником универсального плана, работавшим в 1920–30-е годы практически во всех областях творчества – он и архитектор, и сценограф, и художник книги, и теоретик дизайна, и мастер фотомонтажа. Воодушевлённый коммунистической идеей, как и многие художники двадцатых, он стал одним из творцов «великой утопии» русского авангарда – создателем проектов, имеющих отношение к тотальной организации жизни в будущем. Этот проективный тип мышления, ставший отличительной чертой того романтического времени надежд, оказался востребованным много позже, в концептуалистском типе творчества.
Илья и Эмилия Кабаковы
Илья Кабаков, в 1960–80-е много работающий в книжной графике, бывшей для него рутиной и средством заработка, начинает придумывать свой мир, населённый вымышленными персонажами – обитателями коммунальных квартир, своего рода альтер эго самого художника. Планетарный масштаб коллективного делания и всеохватная вовлеченность в жизнь сменяется у него таинственным исчезновением маленького человека из опостылевшего коммунального быта. Патетика свершений – меланхолией утраты, риторика активизма – молчанием и бездействием, ясность декларируемых целей – абсурдностью, тавтологией и невнятностью.
Вместо разреженного пространства четырёх измерений с разворачивающейся динамикой форм проунов Лисицкого – глухие краски и тотальная заполненность миром предметов, ворохом мелких деталей, которыми населён космос инсталляций Кабакова. Бумажная утопия нереализованных проектов Лисицкого продолжается в коммунальной псевдоутопии инсталляций, обращённых не в будущее, а в прошлое недовоплощенной реальности.
Для размещения своих работ в залах Эрмитажа художник специально подобрал колер стен, вызвав к жизни цвета казённого быта социалистической реальности: тёмно-коричневый и серый отлично дополняют грязно-зелёные и темно-синие щитовые стенды, в центре которых либо вещь из кухонного быта (чайник, дуршлаг и т.п.), либо излюбленный объект изображения у Кабакова – муха. Включённые в пустое поле щита, они находятся в перекрёстке вопросов, заданных неизвестными персонажами: «Игорь Львович Сыч: Чья это муха?»; и в другой табличке напротив – «Ася Наумовна Зак: Не знаю».
Эль Лисицкий. Проун. 1922–1923
Муха Кабакова, соседствующая с Проуном Лисицкого, выступают в качестве главных работ выставки. На первый взгляд, их не связывает ничего, хотя и Муха, и Проун (как ни крути) – летающие объекты. Проун Лисицкого, по мысли художника, – «станция на пути создания новой формы». Это холсты, рисунки, в которых супрематические фигуры становятся трёхмерными кинетическими объектами, находящимися в процессе развёртывания в разреженном пространстве, лишённом гравитации. Посредством их вращения на наших глазах совершается трансформация преобразуемого пространства, обретающего новый революционный смысл.
Илья Кабаков. Муха Маша. 1969
Муха Кабакова – знак ничтожности и тупой неизменности быта. Попадая в центр внимания двух случайных коммунальных соседей, она провоцирует их на разговор, не значащий ничего. Реплики буквально зависают в пространстве, обозначая бессмысленность происходящего. Энергия динамичного пространства, открытого новым смыслам в проунах, разительно контрастирует с вязким затягивающим пространством монотонной повседневности.
Вместе с тем, изничтожая советскую реальность до мушиной суеты, до кухонных разговоров, Кабаков делает резкий разворот и обнаруживает здесь, в самой убогости существования маленького человека, возвышенное начало. В этом он продолжатель гуманистической традиции русской литературы и одновременно наследник мистической традиции русского космизма. Он обнаруживает, как оказываются родственны юдоль коммунального космоса советского человека и звёздный размах футуристических притязаний авангарда.
Илья Кабаков. Человек, улетевший в космос. 1985
Главный шедевр всей экспозиции, хрестоматийно известная инсталляция Кабакова «Человек, улетевший в Космос из своей квартиры», представлена в разделе «Бегство от жизни», рядом с работами Лисицкого под рубрикой «Трансформация жизни». При всём различии эти разделы в чём-то оказываются наиболее близки друг другу. Здесь помещён один из самых родственных архитектурным фантазиям конструктивистов «Дворец проектов» (1998) Кабакова, мыслимый им как проект мечтаний советских людей.
1970-е, когда Кабаков запускает из самодельной катапульты маленького человека из коммуналки в Космос – это вообще-то расцвет позднесоветской фантастики: Тарковский снимает «Солярис», но вместе с тем это и время, когда советская идеология утрачивает свой утопический потенциал, а космос из стремительно вспыхнувшего будущего становится частью отживающей системы. Индивидуальный побег в космос совершается втайне, как личный проект, персональная утопия безымянного сумасшедшего. Комнатка улетевшего в космос решена в жанре документального свидетельства, где не сдвинута ни одна деталь с места, не смахнута на одна крошка: завораживающий эффект остановленного времени. Зияющая дыра в потолке – знак разрыва, и Кабаков строит свою систему изобразительного пространства на разрыве между реальностью и мечтой – абсолютной белизной свободного сияния белого. Того белого поля листа, которое притягивает к себе зрителя в ранних альбомах художника.
Как автор Кабаков мастерски устраняется, оставляя ощущение абсолютной достоверности и правды произошедшего. Он словно хочет застать картину советской реальности в её естественном виде, выступая археологом той повседневности, когда всё ещё на своих местах. Для этого он придумывает игру в персонажность и анонимность, выступая то от имени некоего придуманного героя рассказа, то от лица безымянного художника-оформителя, то сочиняя себе псевдоним. Так, в лице Шарля Розенталя, вымышленного им автора супрематического холста «Бердянская коса» (1920, а на самом деле 1999), мы видим придуманную биографию художника, в чем-то очень близкую Лисицкому. Таким образом, на этой выставке Лисицкий выступает ещё одним аватаром художника, постоянно ускользающего от себя.
Эль Лисицкий. Трибуна Ленина. 1924
При всём различии миров, занимавших творческое воображение Лисицкого и Кабакова, можно увидеть и одно общее начало – это преодоление ограниченности мира вещей и выход к чистым отношениям форм и смыслов, идей, организующих пространство, не принадлежащее уже этим вещам. Тотальные инсталляции, придуманные Кабаковым – родом оттуда, из советского времени, начавшего с полного отрицания и презрения к быту и завершившегося победой вещей, не значащих уже ничего.
