Грустить прилично нечасто
Карлис Верпе
Из меланхолии надо выбираться, потому что иначе можно и расстаться с жизнью. Ностальгия, грусть, кризис (и не обязательно средних лет), тоска – это ментально-физические состояния, к которым мы привыкли. Это естественно. Сами эти слова хитры, они обладают силой притяжения, направленной на то, чтобы замедлиться, погрузить, отправить на дно, тонуть. С грустью или ностальгическими настроениями в различных культурах обходятся по-разному, для латышей ностальгия – слово позитивное. Полистать семейный фотоальбом и окунуться в глубины памяти – это даже желательно; такой ритуал связан с осознанием родового древа, своих корней. И помнить – это важно и хорошо, у латышей дней поминовения хватает. Всё-таки за спиной восемьсот лет ярма и отмена крепостного права, кратковременная свобода, жестокая оккупация, сиротский народ. Наша страна
«Слишком большая, чтобы взять на колени и обнять.
И слишком маленькая, чтобы отпустить одну
На просторные дороги мира».
(Мара Залите, Улдис Стабулниекс)
Для латышей эстетизация меланхолии, заигрывание с ней опасны, потому что не только народное самосознание в своё время сумело в фундамент национальной культуры заложить слабость, уязвимость и идею страданий на протяжении столетий. И для художников, писателей, учёных это выгодно, если думать в культурно-политическом плане, но не практично, если думать в масштабе государства. Плаксивое общество не способно создать сильную страну.
Фрагмент экспозиции «Вечер диапозитивов» в галерее «Māksla XO»
Такие размышления вызывает новая выставка Иевы Илтнере «Вечер диапозитивов», которую можно посмотреть в галерее «Māksla XO» до 10 октября. В цикле замечательных картин автор обращается к созерцанию семьи и укоренённости в Латвии, используя визуальность фотографий и в содержании работ, и в их стилистике. Речь идёт не столько о реализме, сколько о связи образа с фактическим прошлым. Упомянутые Илтнере выцветание, царапины, фрагментация и неясность в фотографиях часто бывают «привязаны» к прошлому, к исчезающему, распадающемуся времени. Картинка умершего родственника незаметно поддаётся лёгкой фетишизации, лёгкой деликатной мечтательности, потому что это ведь так необычно – сидеть на диване и вдруг телепортироваться почти на век назад. Художница эти традиционные свойства фотоизображения утончённо использует от картины к картине, между делом упоминая Магритта и, наверное, других единомышленников. Моя любимая картина на выставке – подсвеченный тёплой сепией изысканно меблированный интерьер. В нём разместились три снимка: один, опираясь на стену, стоит на шкафу, два висят на стене. Поскольку я не знаю настолько глубоко историю дизайна мебели, то в точке наблюдения картины нахожусь в достаточно неопределённом периоде времени. Фотографии тоже тут не помогут, ведь кроме портрета дамы, остальные два снимка вполне могут быть сняты и сегодня. Ситуацию ещё более загадочной делает расположенная рядом с изображением интерьера небольшого формата картина, на которой – другая или та же дама, аналогично позирующая перед фотокамерой.
Ностальгия, меланхолия приводят вас в царство кривых зеркал, где идентичность удваивается, вещи шепотком указывают на присутствие друг друга и так далее, а вы с интересом бродите по лабиринту где-то совсем в другом пространстве. Там вовсе не неприятно и, возможно, (как кто) вы при этом лишь изредка вспоминаете красоту иной, полнокровной жизни. В фильме «Начало» (Inception, 2010) главный герой, которого играет Леонардо ди Каприо, в тоске по умершей жене ныряет в глубинное сновидение, где всегда с можно пребывать с ней вместе. В так называемом лимбо есть только одна вещь, которая может напомнить, что всё это сон и когда-нибудь надо будет проснуться. Для героя ди Каприо это – заводной волчок. Если волчок не останавливается, то ясно, что ты всё это видишь во сне, а не бодрствуешь. Если ты не в курсе, что у тебя меланхолия или депрессия, то и с тобой дела обстоят сходным образом. К тому же, что интересно, настоящую, радостную жизнь ты ведь не можешь позабыть напрочь, и это один из тех элементов, которые придают лимбо меланхолии такую тяжесть и безнадёжность.
Поэтому грустить прилично нечасто, и грусть – это эмоции, которые стоит принять и пережить, а не бесконечно в них углубляться. Продуманный и прожитый опыт грусти делает тебя сильнее, устойчивее, в свою очередь, ностальгия под бальзамчик поддерживает практику, которая и является описанной другими словами грустью. Тогда кладбищенский праздник становится одним из мероприятий государственного значения, потому что так радует пламя свечей; а 11 ноября [День Лачплесиса и латвийской армии – прим. ред.] ты не ощущаешь веяние храбрости предков, а осыпаешь слезами погибших в Тиренском болоте. Будь не «леттом» [так называли в своё время латышей немецкие бароны – прим. ред.], а таким обитателем болот, который крепко стоит на стране голубых озёр и холмов, под небесами и подгоняемыми западным ветром кучевыми облаками.
Иеве Илтнере своей выставкой удалось привлечь внимание к ведущей в самые далёкие размышления теме, которая, очевидно, всё ещё ждёт своего более внимательного пересмотра. Вроде пациентки с давней депрессией.
