Письмо из Лондона. О месте и неуместности
10/02/2017
Наталья Викулина
Я пишу эти строки, за окном почти что родной Херроу, ряды одинаковых домиков, рядом с каждым – аккуратно подстриженные кусты и газончик, в любое время года можно увидеть цветущую розу или какой-нибудь другой цветок, и даже сейчас, несмотря на февраль и нулевую температуру, за моим окном огромным неприлично кровавым цветом цветет рододендрон. Я его показываю гостям, мол, достопримечательность.
Джеймс Грэм Баллард описывал лондонские пригороды как места с образцово подстриженными газонами и санитарно-чистыми мостовыми; сердце Британии, место обитания среднего класса – сонных людей, которые уже купили почти всё, о чём мечтали. «Погруженные в дремоту своих вилл, под надежным щитом близлежащих супермаркетов, сонные пригороды мечтают о жестокости и терпеливо ждут ночных кошмаров, которые унесут их с собой в более страстный мир», – строки, написанные Баллардом чуть больше десяти лет тому назад, до сих пор – абсолютная правда.
О своем родном Шеппертоне (ещё одна окраина на западе Лондона) Баллард говорил, что большинство жителей Лондона там никогда не побывают. Лондонцы пересекают эти районы, возвращаясь из своих загородных прогулок по шоссе M25 ; проносясь мимо стоящих в ряд одинаковых домов, они испытывают «вежливый ужас». Мой Херроу, (северо-запад Лондона) – уже за пределами северной кольцевой, но всё равно мало чем отличается от баллардовского Шеппертона. Упоминание Херроу заставляет большинство моих местных знакомых вскидывать бровь (обычно правую). И правда, место — совершенно немодное, никаких хипстерских кафе, джазовых клубов, милых дизайнерских магазинчиков, букинистических лавок и мастерских по ремонту винтажных велосипедов. Это не Долстон. Велосипеды тут не в ходу, и я, рассекая пространство на своем новом велике с громким названием Хендрикс (был недавно подарен мне друзьями взамен предыдущего, который спёрли местные воры), чувствую, как жители Херроу испытывают ко мне чувства, которые обычно описывают как «смесь ужаса с восторгом».
И между миром баллардианских спальных районов и Херроу, в котором живу я, есть разница. Она заключается в том, что в течение последних десяти лет ночной кошмар лондонских пригородов просочился из разряда сновидений в область обыденного.
О том, что кошмар уже случился, я, как и большинство людей, населяющих этот остров, узнала из газет. 24 июня прошлого года можно занести в календарь как день всенародного протрезвления (по иронии судьбы референдум о выходе из ЕС как раз совпал с празднованием Лиго). В то время как одна часть страны отчётливо поняла, что кошмар случился и с этим нужно что-то делать, другая половина со смешанным чувством осознала себя тем самым бедствием.
От моего дома до ближайшего метро (Кингсбери, почти что самый конец Юбилейной ветки, четвёртая зона) минут десять-пятнадцать пешком. Часть пути пролегает по тем самым тихим улочкам. Рано утром (часов в шесть) ближайшая автобусная остановка заполнена румынами, которые спешат на стройки, разбросанные по всему Лондону. Их подруги, которых очень легко распознать по «униформе» – косыночка, тёмная кофта, туфли на плоской подошве и в тон кофте прямая юбка – остаются дома приглядывать за малышами. Они выйдут на улицу несколькими часами позже, чинно катя коляски. Вслед за ними из уже других домов выходят пожилые женщины в сари, чтобы добрести до ближайшей овощной лавки и купить всё нужное для карри. Их разноцветные яркие одежды особенно хороши в сочетании с курткой и намотанным на голову шарфом.
Буквально на границе тихих кварталов и шумной Кэнтон-роуд располагается еврейская школа, основательная, с лучшими показателями в округе. Сюда со всех ближайших окрестностей съезжаются детишки – мальчики в кипах и кудрявые девочки, все в ярко-синей форме с аббревиатурой JFS (Jewish Free School). Сразу за школой тишина, покой и размеренность жизни заканчиваются – и ты буквально выныриваешь в суету Кентон-роуд. Кентон-роуд тянется пять километров, соединяя шумный, суетливый, крикливый и довольно неопрятный Кингсберри с историческим центром района Херроу. Пять километров заполнены индийскими ресторанами и забегаловками, автосервисами, овощными лавками, что полны всевозможными экзотическими овощами и фруктами (я за пять лет жизни так и не выучила названия всех), благотворительными магазинчиками, где за пару фунтов можно купить себе сари; недавно тут появились ещё и румынские магазины, символы (как ещё недавно казалось, вечного) этнического лондонского круговорота.
Исторический центр Херроу, расположенный на холме, виден издалека. Отсюда открывается прекрасный вид на Лондон, и каждый раз, забираясь сюда, я думаю о том, какая непреодолимая пропасть разделяет верх и низ. Наверху – историческая застройка XVII века, всё в идеальной чистоте и музейной строгости... Большая часть этой застройки принадлежит знаменитой английской частной школе, которая так и называется – Херроу скул. Это одна из самых старых и дорогих школ (около 40 тысяч фунтов в год), и одна из самых престижных. Среди выпускников – лорд Байрон и Уинстон Черчилль, члены королевской семьи, и, ну что там далеко и высоко ходить, Венечка наш, Камбербэтч. Два мира, несмотря на столь близкое соседство, не пересекутся никогда.
Проблема места неразрывно связана с проблемой идентичности. Мысль банальная, но её приходится ежедневно подтверждать на практике. Ведь отвечая на вопрос, откуда ты, приходится – так или иначе, узко ли, широко ли, но – определять себя. Будучи городом эмигрантов, Лондон – место, где все свои и все чужие. Моя собственная неуместность стала тем самым местом, откуда удобно мыслить и заниматься творчеством.
Так или иначе, все мои последние арт-работы были об этом, о месте, которое не у места. Вот есть некоторая точка на карте, сама карта вроде бы претендует на объективность, широта и долгота, джипиэс, можно проследить свои маршруты или наоборот – каждый день прокладывать новые, используя какую-то иную логику. Ну, например, так, чтобы каждый день твой маршрут составлял из себя какое-то слово, и всего за неделю можно сочинить хокку. Всё это звучит забавно, но что это говорит нам о месте как таковом?
Любая точка на карте – это миллион историй, которые существуют одновременно, пересекаются, уводят к другим местам, к другим историям. Возможно, поэтому устная история стала настолько популярной в contemporary art. Нет, я тут не только и не столько о себе, хотя мой последний проект – о месте, которое существует только в воспоминаниях («Не к месту», 15 мин., HD video). Проектов, работающих с записанными (в том или ином виде) воспоминаниями – масса.
Фрагмент видеработы «Не к месту»
Вот, например, Бетина Фурне делает текстовые инсталляции из рассказов жителей деревушки Баудcи о второй мировой войне. Баудси – это такое крохотное место на восточном побережье, в Саффолке; там ещё со времен Второй мировой сохранились наблюдательные посты – сейчас уже почти совсем заброшенные руины, брутальные бетонные строения, затерянные посреди пустоши. Сюда почти никто никогда не заглядывает, но если вдруг кто-то всё-таки очутится, проберётся сквозь бурьян к двухэтажной каменной будке (по-другому это строение всё же не назвать), заберётся по лестнице на второй этаж, подойдёт к крошечному окошку, чтобы из него посмотреть на море, то можно увидеть, как на оконную решетку нанизаны бусинки, на бусинках буковки, которые, в свою очередь, составляют слова и даже обрывки фраз: летчик был новозеландец, какой ужасный запах, гул, постоянный гул, в усадьбе когда-то была сирена, вытаскивали тебя из кровати, всех букашек распугали…
Ну, или вот Грэм Миллер установил радиоприёмники в районе M11. Тут когда-то были дома, в них жили люди, дома снесли, чтобы проложить новую магистраль, жителей расселили, такая типичная история про джентрификацию. Теперь здесь проходит шоссе, вдоль него с обеих сторон стоят столбы, на них те самые радиоприёмники, как только подходишь, срабатывает датчик, и голос из радиоприёмника начинает рассказывать свою историю.
Или Эмма Смит, у неё всё немножко запутаннее и изощреннее. В основе работы Playback тоже записи историй, собранные в ходе «полевых» работ в районе многонациональной Чёрч-стрит в Лондоне. Эмма Смит из них сделала что-то типа настольной игры, там набор карточек, в наборе 18 сценариев, каждому выдается «своя» история, которую нужно рассказать другим в ходе диалога и услышать в ответ другой рассказ. Playback, кстати, привозили более пяти лет назад в Ригу (на фестиваль Survival Kit). И до сих пор игра существует в двух вариантах – в лондонском (на английском, арабском, фарси и кантонском диалекте китайского) и в рижском (на латышском, русском, украинском и белорусском).
В галерее Showroom на выставке «Альфа, Исис, Эден»
Совсем недавно в галерее Showroom, которая как раз в районе той самой Чёрч-стрит, открылась новая совместная выставка двух художников – Лауры Олдфилд Форд и Джека Ланфема. Название выставки (ну, сам термин «выставка» здесь не очень подходит, скорее, это одна работа, но занимающая собой целый этаж галереи) «Альфа, Исис, Эден» – это название трёх домов, которые в ближайшем будущем планируется реконструировать. «Не было джентрификации, да пришла», – горестно сообщает пресс-релиз. На огромных листах фанеры изображены покинутые дома, поверх них написан текст, женский голос читает истории, собранные во время прогулок художников по району, частное переплетается с общественным, личное с политическим.
Фрагмент видеработы «Не к месту»
Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе. На острове теперь, конечно, только и разговоров, как про то, Остров ли остров Британия. Место – это всегда поле битвы или поле взаимодействия. И даже сам дискурс о месте теперь тоже место для битвы. Ни одна дискуссия, в том числе и в высших художественных заведениях, выпускницей которых я недавно стала, не обходится без слов «глобализация» или, скажем, «сжатие времени и пространства». Да, поездка на самолете (особенно по маршруту Рига–Лондон) для меня почти так же привычна, как и поездка на автобусе, да, вещи, которые я ношу, скорее всего, результат работы в нескольких странах мира (придуманы в одной, материал сделан в другой, пошиты в третей), да, и сама-то я – результат нескольких культурных традиций. Те же, кто высказались за Остров, голосовали в том числе за «аутентичность», за «традиции», за музейные британские ценности, за элитную школу Херроу, разместившуюся в живописных постройках XVII века (особая ирония заключается в том, что большая часть голосовавших за Остров никогда в жизни не будет её частью), за ботинки, сделанные из кожи йоркширских коров, которые вам пошьют в Челси по выкройкам, сохранившимся еще с XVIII века (да, заказ, конечно, будут стоить как минимум половину месячной зарплаты обычного трудяги из Румынии, который в шесть утра мёрзнет на остановке Кингсберри рядом с моим домом, но зато аутентично). И пока идут споры о том, насколько высоко стоит поднимать мост, чтобы неизвестные носители неизвестной культуры не проникли в «наш» замок и не принесли туда свои самовары, дожди потихоньку размыли уже не один утёс. И я знаю, о ком они там говорят, на кого намекают. И я ёжусь.
