«Куда более целесообразным видится свет фонарика из-за ширмы»
Куратор выставки «Ожившая пьеса императрицы» Сергей Хачатуров рассказывает о «готическом вкусе» и полифонии голосов
Arterritory.com
28/11/2016
Интересный проект стартовал на прошлых выходных в российском музее-заповеднике «Царицыно». Это аудиовизуальная экспозиция «Ожившая пьеса императрицы», преломление «готической» темы и сюжетов XVIII века в видении современных художников и «перформеров».
Сюжетной основой выставки стала малоизвестная пьеса «Чесменский дворец» – одно из многих драматургических произведений Екатерины II. Написанная на французском языке предположительно в начале 1780-х годов пьеса впервые увидела свет в русском переводе в издании 1907 года. Сюжет «безделки» (так императрица называла свои литературные опыты) построен вокруг рассказа сторожа-ветерана, который во время обхода обнаруживает, что висящие в покоях Чесменского дворца портреты русских и западноевропейских правителей разных эпох – императриц Марии Терезии, Екатерины I и Елизаветы Петровны, императоров Людовика XVI, Иосифа II и Петра I, древнерусских князей Александра Невского и Всеволода Большое Гнездо – по ночам переговариваются, обсуждают последние новости, остро пикируются друг с другом. О чём говорят портреты? Почему их разговоры интригуют современного зрителя?
Фрагмент инсталляции Евгении Буравлёвой и Егора Плотникова
В выставке «Ожившая пьеса императрицы» приняли участие художники Алексей Политов и Марина Белова, которые создали рельефные портреты государей, а Евгения Буравлёва и Егор Плотников соорудили маленький театр-инсталляцию в готическом вкусе. Режиссёр Юлия Овчинникова специально для выставки сняла фильм, а актёр «Гоголь-центра» Филипп Авдеев исполнил в нём главную роль, прочитав текст пьесы Екатерины II. Куратор проекта – искусствовед и художественный критик Сергей Хачатуров, наш постоянный автор – любезно поделился с нами подробностями проекта.
Почему вам показалось важным привлечь внимание к этому малоизвестному драматургическому опыту Екатерины II, «оживить» его?
В качестве исследователя я давно уже занимаюсь веком Просвещения, периодом, в котором очень многие вопросы современной нам жизни общества и человека впервые поставлены ребром. Одна из тем: как образ власти интегрируется в культуру? Абсолютизм предполагал что-то вроде эманации образа Героя. Любое высказывание соотносилось с темой «идеальный монарх» (государыня), которые часто по умолчанию или в посвящениях были главными героями и давали легитимность всем остальным сюжетам и смысловым поворотам произведений. К этой иерархической лестнице тем и значений подключались потрясающе интересные коды, например, готический вкус.
Начало истории слов «готическое» и «романическое» обнаруживаем в европейском барокко. Термин «romantic» («romantick», «romantique», «romantisch», «romanenhaft») в Западной Европе XVII и XVIII столетий соотносился с образами литературного романа в его средневековом значении как повествования с выдумкой, отличавшегося фантастической фабулой, обилием чудес и приключений (часто – любовных). Поэтому «romantic» обозначал «нечто невыразимое», неправдоподобное, преувеличенное, фантастическое, воображаемое, страстное. Средневековые рыцарские романы своим необычным, неправильным образным строем, своей запутанной интригой создали прецедент романа как «антижанра» литературы. Так что появившийся в век Просвещения и век создания усадьбы Царицыно «готический роман» узаконивает право культуры быть странной, алогичной и неврастеничной.
Синонимом «романического» и «готического» в те времена было «рыцарское». Просветительский дискурс способствовал тому, что к середине XVIII века многие переводные рыцарские романы сближаются с русским фольклором и осознаются в границах единого «готического», «романического», «сказочного» повествования. Осознать готические сюжеты как рыцарскую повесть, которая, в свою очередь, ассоциируется с историей древних князей, помогала риторическая культура барочного и просвещённого театра. Екатерина II увлекалась чтением и компиляцией древнерусских летописей в желании освободить их от кровавой исторической конкретики и сделать манифестом просвещённой монархии «разумной эпохи». Театр в этом ей помогал. В 1786 году появилась историческая трилогия Екатерины II «Историческое представление из жизни Рюрика», «Начальное управление Олега», «Игорь». Характерно, что первые две пьесы императрица назвала подражаниями «Шакеспиру, без сохранения театральных обыкновенных правил». А Шекспира в то время недвусмысленно называли именно «готическим писателем» (Вольтер).
Создавалась некая, как называет «публичные образы чувствования» филолог Андрей Зорин, эмоциональная матрица «готического вкуса», который преломлял в себе собственно готские времена (Екатерине они были нужны для легитимации идеи о призвании варягов в Древнюю Русь), древнерусскую историю (которая людьми XVIII века мыслилась как «непросвещённая», стало быть, тоже «готическая»), западноевропейское (собственно, «готическое» по классификации позднего историзма) Средневековье с рыцарями, романами и стрельчатостью архитектуры, наконец, апеллировал к новомодному жанру «готический роман»: дедушке наших детективов, триллеров и фантазий в жанре «нуар». Разве не интересно разобраться со всеми этим регистрами сегодня? Неврозы и психозы «готического жанра» во многом десакрализуют образ власти, предотвращают от тоталитаризма, переводят стрелки на мир частного человека с его чувствами (чаще растерзанными), комплексами, фобиями и беззащитной душой. Ожившие портреты в пьесе Екатерины II «Чесменский дворец», что выбрана нами материалом выставки, эту «частную» ипостась правителей мира и предъявляет в обрамлении готической новеллы.
Фрагмент инсталляции Евгении Буравлёвой и Егора Плотникова
В чём заключается типологическая особенность этого готического жанра в литературе XVIII века и почему пьеса «Чесменский дворец» именно «готическая»?
По определению историка литературы В.Э. Вацуро, структурными особенностями жанра «готический роман» являются «соединение средневекового и современного повествования, фантастических вымыслов первого и правдоподобия второго; правдоподобия характеров и поведения в необычайных обстоятельствах». Все эти признаки в новелле имеются. Незавершённая «готическая» миниатюра «Чесменский дворец» была написана по-французски в начале 1780-х гг. На русском языке ее впервые опубликовали в «Записках Екатерины Второй», вышедших в 1907 году в Санкт-Петербурге.
По мнению историка Е.А. Скворцовой, пьеса откликается не только на новомодный жанр «готический роман». Она заставляет вспомнить о его далёком предке – возникшем в античную эпоху литературном жанре «разговоры в царстве мертвых». Особенностью этого жанра, родоначальником которого был древнегреческий писатель Лукиан, является полемическая беседа исторических героев прошлого ради разрешения сложных политических и этических проблем. Непосредственным предшественником сочинения Екатерины II стали «Разговоры» немецкого публициста первой половины XVIII веке Давида Фассмана. В его «Разговорах» беседуют российские и западноевропейские почившие цари и короли. В процессе бесед подтверждается могущество российской императорской власти. Тема разговора собственно портретов могла быть принята Екатериной именно из первого готического романа Горация Уолпола «Замок Отранто» (1764).
Пьеса Екатерины II «Начальное управление Олега. Подражание Шакеспиру, без сохранения обыкновенных театральных правил», Санкт-Петербург, типография Горного училища, 1791, бумага; гравюра на меди, резец
Местом действия пьесы Екатерины II стал путевой дворец в «готическом вкусе», выстроенный Юрием Фельтеном в 1774–1777 гг. близ Санкт-Петербурга по дороге в Царское Село. Возведён он в честь побед в русско-турецких войнах. Его готицизмы (крепостной вид, стрельчатые окна) уже задают тему мистификации – игры в Большую Историю Большой страны и её веками защищаемых рубежей. Интерьеры дворца украшали выполненные Федотом Шубиным живописные мраморные овальные барельефные портреты всех государей России и современных Екатерине правителей Европы. Внутри фантастической готики, по мысли императрицы, могли происходить фантастические вещи.
Портреты царственных особ, выполненные Алексеем Политовым и Мариной Беловой
Выбранная нами для проведения выставки «готическая» архитектура Малого дворца подмосковной усадьбы Екатерины II Царицыно, возведённого Василием Баженовым в 1776–1778 гг., располагает отправиться в путешествие по пьесе «Чесменский дворец».
Действо пьесы «Чесменский дворец» построено как симпозиум – беседа портретов европейских правителей, живших во времена Екатерины II, и российских государей разных эпох. Повествование разбито на две короткие части и прерывается на рассвете. В первой части болтают между собой французские, австрийские монархи и те российские, что были у власти с начала XVII века до окончания правления Елизаветы Петровны. Во второй части диалог ведут представители прусской династии Гогенцоллернов, прежде всего Фридрих II Великий, и древнерусские князья – от сына Юрия Долгорукого Всеволода Большое Гнездо (которого Екатерина почему-то называет «основателем Владимирского княжества») до св. Александра Невского. Портреты обмениваются всякими колкостями относительно эпизодов исторических биографий и даже внешнего вида друг друга, например, Фридрих Великий недоумевает, почему у Александра Невского такой «заросший подбородок».
В пьесе Екатерина II сатирически изображает несовершенства прежних и нынешних европейских правителей. Особенно важно, что выполненное в жанровых рамках «готической новеллы» повествование предполагает первостепенное значение линии родовой тайны, обычно терзающей героев последнего поколения и побуждающей разгадать ее. Если учесть, что все правители Европы в версии автора пьесы – одна большая фамилия, то, согласно логике «готического» жанра, именно нынешней хозяйке дворца, императрице Екатерине Великой, требовалось разрешить все проблемы необозримой «семьи» государей Западной Европы и России. Она стремилась рассеять мрак былых заблуждений и утвердить себя в качестве идеального просвещённого монарха.
Изящный реверанс собственному правлению! Символично, однако, что пьеса осталась незаконченной и все герои остались в рамках собственных неврозов и психозов.
В чём вы видите параллели между разговорами портретов XVIII века и дискуссиями в социальных сетях?
Сценарий посещения выставки предполагает «оживление» готической пьесы императрицы. Центральный зал экспозиции напоминает овальный зал Чесменского дворца, который был назван в честь ордена Святого Георгия. Высшая военная награда Российской империи, орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия, была учреждена Екатериной II в 1769 году. Под председательством самой императрицы с 1782 года в Георгиевском зале Чесменского дворца заседала орденская дума. По стенам зала висели портреты государей России и Европы. Они-то и переговариваются в екатерининской пьесе.
Вслед за матушкой-императрицей с её готической пьесой-пересмешницей нам захотелось с лёгкой иронией взглянуть на выдающихся деятелей прошлого. Алексей Политов и Марина Белова сделали галерею образов, увиденных будто бы в кривых зеркалах пародийной, травестийной комнаты иллюзий. Игра масштабов и величин в ней поддержана «театром» с расписными ширмами и кукольными героями, созданными Егором Плотниковым и Евгенией Буравлевой. Зритель словно наблюдает за происходящим благодаря двойной оптике трансформации исторических реалий.
Филипп Авдеев читает фрагмент пьесы «Чесменский дворец»
Иллюзию сказочного действа усиливает фильм режиссёра Юлии Овчинниковой, в котором фрагменты старинной пьесы озвучил Филипп Авдеев. Молодой актёр, звезда «Гоголь-центра», словно сказочный Иванушка-дурачок, пробивается сквозь непростой для него текст, искренне стараясь понять далёкую эпоху и обрести нужную для диалога с ней интонацию. Фил – актёр с бесподобной органикой, в его речи, пластике всё бликует, всё музыкально, всё подвижно. Гибкость совершенно протейная. Такой нам и нужен!!! Завершает экспозицию парад теневых проекций «Волшебного фонаря».
После знакомства с пространством экспозиции легче будет понять, что некие психологические матрицы общения героев пьесы Екатерины II и людей XXI века схожи. Дискретность высказываний и их нелинейная последовательность в лентах социальных сетей необычно перекликаются с автономными репликами говорящих портретов в пьесе императрицы. Симпозиум героев аналогичен постам в Facebook. И смысл их общения – не выстраивание большого аргументированного рассказа о характерах, событиях и личностях, но обмен саркастическими остротами, меткими наблюдениями и занятными казусами. Инсценированный императрицей почти фейсбучный шум голосов позволяет убедиться, что историю делали живые люди. Подобная полифония гармонично соответствует концепции «готического вкуса», как его понимали в эпоху Просвещения: вкуса неправильного и нарушающего порядок, однако живого, эмоционального, полного недомолвок, чужих секретов и родовых тайн.
Фрагмент инсталляции Евгении Буравлёвой и Егора Плотникова
Можно ли считать проект намеренной попыткой работы с малыми «периферийными» формами? И насколько здесь может пригодиться потенциал современного искусства?
Да, вы совершенно правы. Сегодня, когда дискредитированы установочные, магистральные, глобальные темы и тренды, куда более целесообразным видится свет фонарика из-за ширмы, а также примечания, улики, достраивающие уже сформированный образ культуры и в то же время позволяющие мыслить этот образ не догматически, не клишировано, но как живое, лично твоё творческое дело. Эта тема, которую можно сблизить с известным понятием «глокальность», определяет, на мой взгляд, картину современного искусства тоже.
Художники и кураторы: Юлия Овчинникова, Евгения Буравлёва, Сергей Хачатуров, Дарья Колпашникова, заместитель Генерального директора ГМЗ Царицыно Ольга Владимировна Докучаева
Нет ли в целом ощущения, что век XVIII поддаётся более ясному осмыслению, чем совсем недавнее прошлое или ХХ век? Может, мы попросту каждый раз изобретаем прошлое заново, и чем оно отдалённее, тем достовернее для нас эта интерпретация?
Согласен. Прошлое мы, конечно, немного изобретаем. Однако сама тема сотворчества исторического процесса в рамках научного, а не мифологического метода, тоже родилась, думаю, в век Просвещения. XVIII век поставил человека впервые в истории перед необходимостью самому быть ответственным за жизнь. Не прибегать к неоспоримому авторитету предания, традиции, догм. Мысль Иммануила Канта с его «критиками» – до сих пор для меня фундамент самосознания культуры и жизни вообще. С XVIII века и поныне человек оказался наедине с собой. Он растерян, испуган, но свободен. Потому ответственен. Каждый случай, каждый шаг предполагает конструировать ситуацию заново, предполагает быть проектировщиком жизни. Сейчас вдруг подумал, что это конструкторское бюро артикулировано у нас в режиссуре выставки, в чём-то сближающейся с известной работой концептуалиста Кошута «Один и три стула». У нас предъявлен текст пьесы (листай на планшете). Видеофильм, где её читает Фил. Изобразительный ряд – медальоны – с портретами героев, над которыми их реплики в поп-артовских, одновременно «сакральных» облаках. Наконец, её пространственное переживание, созданное всеми, начиная от Василия Баженова, архитектора Царицыно в XVIII веке, завершая Егором Плотниковым и Евгенией Буравлевой с их чудесным театром, притаившимся во всех углах дворца. Зритель волен сам собрать из этого конструктора свое событие!
