У меня есть три желания, нету рыбки золотой
23/12/2016
Выставку Марии Сафроновой «Общее частное», что проходит в Московском музее современного искусства (соорганизатор – галерея «Триумф»), конечно, уместно интерпретировать в свете тем насилия, тотального контроля, аннигиляции личного в пользу унифицированного «общего». Под этим неотвратимым тюремным углом рассматривают проект «Общее частное» в каталоге выставки. Экспозиция объединила три темы: «Распорядок дня», «Игра общего вида», «Офис». Сквозная тема: включённость в жёсткий ритм жизни как данность, неизбежность. Объекты наблюдения: психиатрическая больница («Распорядок дня»), детский сад, школа («Игра общего вида»), офис.
Мария Сафронова сделала множество небольших жанровых картин на тему среды обитания людей в этих конвейерных пространствах. Каждую из трёх тем сопроводила макетом, в котором дотошно воспроизведены все комнаты и этажи жизни. Макет офисной стекляшки превращен в аквариум. В нём плавает золотая рыбка.
Мария Сафронова. Золотые рыбки. 2016. Из серии «Офис»
Вооружившись текстами Мишеля Фуко про «надзирать и наказывать», мы вспоминаем предпринятый в XVIII веке опыт создания Иеремией Бентамом «паноптикона», тюрьмы, механизмом подавления в которой была не тьма («темница»), а свет. Этот паноптикон был самой настоящей светлицей, просвеченным насквозь пространством, устроенным по диаметру круга. В центре этого круга стояла вышка надзирателя. То есть заключённые обязаны были помнить о возможности ежесекундного контроля за своей жизнью и не сметь расслабляться. История эта известная. Подобные тюрьмы даже были построены в странах третьего мира. Фуко с паноптиконом вроде бы призваны настроить на левую критическую волну. В мире капитализма с консюмеризмом и обществом спектакля вся жизнь человеческая от пелёнок и далее работает как механизм насилия, подавления и отчуждения человека от него самого.
Мария Сафронова. Охрана. 2016. Из серии «Офис»
Интересно, что выставку «Общее частное» я посмотрел прямо перед своей общедоступной лекцией, которую читал в том же филиале МОММА на Тверском бульваре. Лекция была посвящена второй волне модернизма в контексте либерализации жизни советских людей эпохи оттепели. Тогда вернулись демократические идеалы авангарда и его левые социальные утопии. Как интересно, – подумал я. – Выставка Марии Сафроновой могла бы отлично проиллюстрировать лекцию. Вот офис-аквариум с золотой рыбкой. Он прямо уподоблен стекляшке интернационального модернизма. Эта прозрачная архитектура со стенами-экранами, позволяющими беспрепятственно проникнуть глазом в Open Space, стала в 60-е годы репродуцироваться по всей стране в разных модулях, от парикмахерских и кинотеатров до НИИ – прообразов нынешних офисов. Более того, гуру этой стекляшечной архитектуры, автор последнего Музея Ленина в Горках Леонид Павлов, высчитывал максимально эффективное рабочее место и пространство для сотрудников советских НИИ. Чтобы те не разгуливали бесцельно по коридорам. Не отвлекались. Каждое своё движение, будь то подход к планшету с проектом или передача папки с техзаданием, выполняли максимально экономно и эффективно. Вот уж конвейер так конвейер. Тут не забалуешь! Ну, а детские сады и школы. Разве не в парадигме модернизма следует искать начатки этой темы «жизнь как конвейер»? Вспомним дома-коммуны, в которых всё частное обобществлялось. Личной жизни в версии коллективизации и культурной революции не предусматривалось. Ребёнок сразу после рождения изымался из семьи, и о нём, начиная с яслей, заботился новый родитель – государство рабочих и крестьян. Вся жизнь – от сидения на горшках до пения в хоре – унифицировалась, стандартизировалась и ставилась на поток, конвейер. Понятно, чтов психиатрических клиниках жёсткий регламент признавался (и признаётся) одним из терапевтических средств. И в консервативных странах, и в демократических.
Мария Сафронова. Офис. 2016 Из серии «Офис»
Кстати, именно с позиции ума лишения, сумасшествия мы понимаем, сколь мелочны и условны ярлыки «левизны» и «правизны» применительно к искусству, его социальной ангажированности. Вопросы у бездны на краю заставляют мудрее относиться к драме человеческой жизни, её неизбежной несвободы в игре по правилам социума. К счастью, Мария Сафронова этот глобальный экзистенциальный масштаб, чуждый конъюнктурной социально-политической ангажированности, понимает и держит. Как художник. Нравится качество сделанности, рукотворности работ, ничего общего не имеющих с переведёнными с фотографий замыленными имиджами.
Мария Сафронова. Распорядок дня – 13:15. Обед. Столовая. Из серии «Распорядок дня»
День в психиатрической клинике раскадрован кистью живописца на отдельные эпизоды, пронумерованные цифрами в соответствии с распорядком дня больницы. Мы видим «палату» с цифрой 7:00 и маркировкой «подъём», столовую в 13:15 («Обед») и даже драку в 20:35. Трудно поверить, но сценки Марии Сафроновой в депрессию не вводят. Они ассоциируются с хорошей живописью, которая могла остановить мгновение как прекрасное и тем самым предлагала дорожить каждой прожитой минутой. Художник будто видит печальное в своей неотвратимой повторяемости убожество сквозь призму различных культурных кодов новейшего времени – от странных и страшных пространств метафизической живописи до сновидений Нео Рауха и энигматических кадров новейшего киноискусства. Эта сквознота зрения сквозь слои современности обращена к сущностному, константному методу презентации безумных сюжетов и людской глупости в старой нидерландской живописи эпохи Брейгеля, Босха, а также малых голландцев и фламандцев, таких как Адриан ван Остаде, Адриан Браувер, Ян Стен.
Если такая хорошая живопись, зачем всё-таки рядом с ней макеты? Мария считает, что новая медийность с её различными симулятивными способами зомбирования сознания информацией, очень похожей на правду, но по сути фейковой, разрушает доверие к реальности как таковой. Нидерландская живописная традиция создания иллюзии осязаемого зрения, тактильного переживания предметного мира возвращает нам ценность прожитого мгновения, ответственность за него. Например, Марию Сафронову раздражает та моментальность, которая наличествует в потоке фотоимиджей. За редким исключением (в случае с искусством талантливых фотографов) координаты времени и пространства в фотопотоке обесценены, девальвированы. Требуется остановка, переживание самого процесса созидания, делания формы.
Мария Сафронова. Класс. 2013. Из серии «Игра общего вида»
Вспомним, что создание макетов при рисовании пространств (особенно интерьерных) – родовое качество голландской живописи XVII столетия. В Лондонской национальной галерее хранится чудесный ящичек жившего в Дордрехте художника Самуэля ван Хогстратена, который мастер сделал в середине XVII века. Это так называемый «peepshow» с интерьерами голландского дома. Если посмотреть в один или другой глазок, что сделаны с боков ящика, то внутри можно увидеть 3D-изображения типичного интерьера зажиточного голландского дома с перспективой комнат. Отчётливая объемность, стереоскопичность расположенных на разных планах объектов (вроде собачки посреди комнаты или стула на переднем плане) достигается благодаря эффекту анаморфозы – фокусирования раскрученного на центрифуге изображения в объёмное целое при зрении под определённым углом.
Макет из серии «Распорядок дня»
«Игра общего вида», а отчасти и «Офис» обращают нас к понятию, вовсе оппозиционному реальной правде живого присутствия. «Игра общего вида» – понятие, взятое из арсенала компьютерных игр. General game – термин, подразумевающий, что компьютерная игра репродуцирует себя по аналогии с матрёшкой. Конец одной игры является началом следующей и т.д. Так моделируется ситуация бесконечной репродукции, сетевого бессмертия, в котором всё взаимозаменяемо, нет ничего подлинного и ценного. Антропоморфное измерение категорически изгнано. Парадокс и мужество Марии Сафроновой в том, что этот симулятивный мир представлен с веристской осязательностью, которая делает разрыв между достоверностью и симулякром ещё более болезненными и трагичным.
Мария Сафронова обращается к «теории игр» Джона Форбса Нэша-младшего. Она сформулирована на основе изучения взаимоотношений работодателя и рабочего в современной экономической системе. В «играх разума» великого математика Нэша родилась теория «некооперативного равновесия». Она предполагает, что игрокам (работодателям и рабочим) выгодно сохранять равновесие, так как дисбаланс приводит к краху. Вроде бы желание координировать себя в соответствии с действиями другого достойно похвалы. Но до поры до времени. Доведённое до трагикомического, гротескного абсолюта, оно угнетает личность, способствует развитию комплекса неполноценности, атрофии инициативы, безволию. Создаётся реальная угроза обществу людей, стремительно отучающихся ответственно думать и рефлектировать.
Мария Сафронова. Бассейн. 2014. Из серии «Игра общего вида»
Заострение этой проблемы удачно тогда, когда художник самим своим методом создания изображения возвращает нас к романтическому сопереживанию ценности Мира Божьего, который в самых неприглядных своих социальных алгоритмах хранит печать совершенства. Дорожите жизнью и имейте мужество быть исключением из трафаретных правил и казённой правильности! Метод фиксации реальности одухотворён счастьем прикосновения к подлинному совершенству созидания, а стало быть, к подлинным Правилам и высшей Школе живописи. И эта Школа искалась Марией в обращении к монументальным жанрам старого искусства, начиная от фресковой живописи и полотен нидерландских мастеров.
Итак, три темы. Но не заявленные, не про ясли, офис и сумасшедший дом. Три темы – три желания: страстная ностальгия по старой живописи, достраивающей травмированный мир до совершенства: Брейгель, Гойя и Домье. Как поёт Алла Борисовна Пугачева, «у меня есть три желания, нету рыбки золотой». Будем надеяться, что в новом году появится и она!
Мария Сафронова. Конец дня. 2016. Из серии «Офис»
ЧИТАЙТЕ В НАШЕМ АРХИВЕ: Распорядок дня Марии Сафроновой. Интервью с художницей
