Кайдо Оле: в доступе отказано
Анна Матвеева
07/05/2012
Кайдо Оле, «2003–2012». Санкт-Петербург, Новый Музей, 27 апреля – 3 июня
Закрытость – именно такой может быть первая характеристика искусства Кайдо Оле. Автор сделал всё, чтобы заработать именно такую характеристику. Вплоть до названия выставки: ноль содержания, никакого «ключа к разгадке», только формальные временные рамки создания представленных работ.
Кайдо Оле во всех сопроводительных материалах к выставке представлен как минималист, но минималистом в классическом смысле он никак не является. Классический минимализм – это чисто логическая редукция, сведение к базовому каркасу как формы (упрощенной до элементарных геометрических фигур), так и цвета, и фактуры, и сюжетности, которая нивелируется до полной абстракции и в этой абстракции раскрывается. Минимализм – это изометрические фигуры Сола Левитта, металлические плоскости Карла Андре, цветные призмы и параллелепипеды Дональда Джадда, полоски Даниеля Бюрена. Это как если взять многотомный роман и очистить до его пустой основы – 32 букв алфавита.
Кайдо Оле делает не это. У него всё достаточно сложно: и форма, и цвет, и фактура. Он не показывает голый каркас, скелет живописи, а наоборот – берёт живопись во всей ее сложности, разные сложности собирает в одном месте, накрывает сверху непрозрачной крышкой и запирает на замок.
Наиболее прямо это отражается в серии «Вопросы». Крупноформатные холсты на первый взгляд кажутся одинаковыми. На всех – радужные круги-воронки, переливающиеся всеми цветами спектра. Только если начать всматриваться и сравнивать, можно заметить, что всё-таки круги отличаются друг от друга: на одном, например, оранжево-красная часть спектра внизу, а на другом – сбоку, на одном сине-голубой сегмент чуть шире, на другом чуть уже. В центре каждой воронки – там, куда воронка затягивает взгляд – торчит круглая серая заглушка. Вот эти заглушки как раз везде одинаковые. Их рельеф выписан с фотографической точностью, так что хочется потрогать рукой, чтобы понять, действительно ли это живопись или автор просто приклеил на каждый холст по железному кружку. Кружки больше всего напоминают накладки замка, но замочная скважина у них в форме вопросительного знака. В центре цветной воронки, там, куда затягивает взгляд и где вроде бы должен быть главный элемент картины, с плакатной прямотой торчит заглушка, вместо ответа в открытую задается некий общий вопрос. Картина есть, есть форма, колорит так и вовсе бьёт ключом, и смысл, видимо, засел где-то в центре картины – но доступ к ней демонстративно закрыт.
Ещё более издевательски – и ещё более изящно – Кайдо Оле разворачивает тему закрытости в серии «Натюрморты», занявшей весь второй этаж экспозиционного пространства Нового музея. В «Натюрмортах» виртуозно, фотореалистически выписанные бытовые элементы – мебельные ролики, деревянные и пластиковые бруски, проволока – становятся опорой для непонятных геометрических конструкций или цветовых пятен. Эти элементы, центральные для каждого холста, играют роль «слепого пятна», наложения, пришедшего из какой-то другой символической системы. Художник делает всё возможное, чтобы подчеркнуть их инаковость: фон залит одним максимально ровным нейтральным цветом – пятна многоцветные и яркие; поддерживающие конструкции из роликов, палочек и проволочек выписаны с фотографическими точностью и беспристрастностью – пятна сделаны предельно экспрессивным, грубым, фактурным мазком, со следами резкого движения кисти, с бороздками и комочками налипшей краски; фон и рисунок поддерживающих конструкций выдержаны в анемичном, очень ровном тоне, словно отпечатанные на гладком пластике – на пятна Оле то и дело накладывает коллажные рельефные элементы, то медную проволоку, то мелкие, похожие на таблетки шарики. Все «Натюрморты» построены на одном-единственном нехитром приеме: контрасте гладкого и фактурного, выверенного и стихийного, рационального и брутального, вещественного и беспредметного. Но этот контраст неравновесен: несмотря на то (а скорее благодаря тому), что непонятное, чуждое, брутальное пятно определенно притягивает внимание гораздо сильнее, чем знакомые и узнаваемые очертания стройматериала, на которые оно как бы налеплено сверху, «Натюрморты» становятся рассказом как раз об этом пятне: о вторжении, о разнородности, о прорыве сырого материала реальности сквозь ткань как человеческой жизни, так и искусства. Неважно, будет ли этот прорыв пугающе мрачным, как пятно из огня и дыма в «Натюрморте с пылающим Таллином и лопнувшей трубой», истерически весёлым, как истошно-голубое пятно с оранжевыми шариками в «Натюрморте с плохо сочетающимися предметами» (прямом оммаже дадаизму), или даже обманчиво трогательным, как бело-синие мазки в «Натюрморте о вечной гармонии и мире» – всё равно Оле говорит о вторжении чужеродного, опасении перед ним и невозможности коммуникации, и издевательски многозначительные названия натюрмортов только подчеркивают это.
Единственной более-менее «понятной», в смысле фигуративной и сюжетной, работой на выставке является известная серия Оле «Осторожно, спички!» Это по сути комикс: на семи холстах покадрово разворачивается простая история: идёт человек, встречает на пути компанию гопников, они его обступают, избивают и оставляют лежать ничком. Роль гопников играют огромные спички с пририсованными схематичными ручками и ножками. Графика Оле традиционно комиксная: ровный одноцветный фон, рисунок, напоминающий инфографику. Как ни странно, это, пожалуй, наиболее сложная для интерпретации серия на выставке: если «Натюрморты» и «Вопросы» предельно рациональны, то здесь разворачивается не сюжет, а чёрт-те что: какие-то человекообразные спички, почему, зачем, что за безумие? Однако эта серия стала на выставке самой популярной, зрители ходили к ней буквально отдыхать душой от метафизических выкладок «Натюрмортов» и «Вопросов». Потому что «Вот тут понятно, что происходит». И действительно понятно, что происходит, в том числе и со взглядом зрителя, именно российского зрителя, и понятно, почему российский зритель вообще с трудом воспринимает большую часть нероссийского современного искусства, а интернациональная арт-сцена, в свою очередь, отторгает многое из искусства российского. В российской культуре – так исторически сложилось – существует лишь один жанр искусства, и это литература. Визуальное искусство, музыка, балет и всё прочее – лишь воспроизводство литературы иными техническими средствами. Российский глаз заточен на сюжет, нарратив, рассказ – пусть даже абсурдный, но рассказ. Поэтому формальные эксперименты здесь всегда воспринимаются с трудом, и поэтому российский литературоцентризм с трудом воспринимается там, где рассказ принято считать исключительно книжным жанром. Сегодняшнее молодое поколение российских художников – пожалуй, первое, сумевшее хотя бы частично побороть «литературное проклятие» и заняться анализом формы художественного высказывания. Первому такому поколению российских зрителей ещё только предстоит появиться на свет.
www.kaidoole.eu
www.temnikova.ee
www.novymuseum.ru
Анна Матвеева – независимый куратор и арт-критик из Санкт-Петербурга, постояный автор «АртХроники» и «Художественного журнала».