Лауреаты по умолчанию
12/04/2018
Российская арт-премия «Инновация» впервые инсталлировала выставку, которая обнажает несостоятельность привычной схемы поощрения современного искусства по логике «на первый-второй рассчитайсь». Экспозиция открыта в Москве до 12 мая
Как и в структурах большой политики, в маленьком мире искусства сбои дают принципы формирования элит (благополучие которых, увы, оказывается крепостью карточного домика), традиционных назначенных сверху экспертов и «вертикальных» поощрений, которые являются причиной интриг и зависти. В мультимедиа-мире сегодня «назначенные первые» просто нонсенс, это не круто и старомодно, как лужнецкий концерт в поддержку выборов президента РФ или праздничное оформление российских городов.
Важно, что сама выставка «Инновации» инсталлирована в читальных залах и коридорах Российской государственной библиотеки. Такое решение принято самоотверженными организаторами процесса: руководителем дирекции по специальным проектам РОСИЗО Екатериной Кибовской и куратором Александром Буренковым. До 12 мая выставка размещается в пространстве, которое по определению чуждо досуговой семантике и понимается как процесс, рабочее движение – читателей и книг. Более того, впечатляет сам кураторский текст Александра Буренкова. Принимая бытующую в связи с темой «Эстетика взаимодействия» гибридную ситуацию идентичности, куратор делает любопытные акценты: «Выставка номинантов премии „Инновация” 2018 года не скрывает того факта, что является по большей части выставкой архивных копий, фотодокументаций, мультимедийных файлов, сопутствующих описаний, репродукций, отсканированных изображений или 3D-эскизов. Но что значит оригинал проекта в современном художественном контексте?..» Далее куратор говорит о торжестве репродукционности и уязвимости претензии на авторскую исключительность. И завершает так: «Экономика внимания… даёт возможность пользователю активно участвовать в создании и распространении контента и затягивает его в производство. Пользователь становится редактором, критиком, переводчиком и соавтором исходного проекта и изображения».
Здесь ярко сформулирована апология деструкции классических отношений бытования искусства и коммуникаций по его поводу, апология идеи микросообществ и автореферентности субъекта-объекта. Как такая модель вообще может сочетаться с архаической темой выбора лучшего согласно принципам иерархии? Кого выбираем? У кого картриджи в принтере поновее?
Представленные в читальных залах, на лестницах и коридорах РГБ работы подтверждают несостоятельность тех подходов, которыми в итоге должно руководствоваться добропорядочное жюри. Лучшие из работ как раз сбивают привычные критерии оценок, соответствующие понятиям «формата», например. «Пустотный канон» и ирония концептуализма выворачиваются полноценным переживанием эстетических эйдосов и реальными историями и судьбами, отражёнными в документах (работы Сергея Кищенко, Хаима Сокола). Наоборот, автономная ценность картины дискредитируется её контекстуальной аналитикой (проекты Владимира Логутова, Валерия Айзенберга). Да и с идеями гибридных сред и репродукционности всё не так просто. Именно ситуация нахождения в Российской государственной библиотеке мощно поддерживает претензии на эксклюзивность и универсальные, даже глобальные ценности выставленных проектов. В случае с финалистами «Инновации» какой бы критерий ты ни выбрал – всё будет «между». Вот он, метамодернизм, неугомонный. Атопия, знаете ли, метаксиса.
Критерии сбиты, а проекты прекрасные. Место для них выбрано чудесное. Неподатливость привычным оценкам только усиливает симпатию. Поэтому отбросим сразу потребительский кураж гадания о лидере и ставках на него. Тем более что номинации выставлены неравноценно. Какие-то программы не почтили развёрнутой презентацией, а отправили в интернет-версию, в мониторы.
Также обидно, что в финал не попали работы, идеально созданные для контекста РГБ. Поэтому считаю: надо сделать альтернативу. Не выбирать лучших из лучших, а всех финалистов поощрить грантами в качестве лауреатов «по умолчанию».
Первым – самым радикальным – лауреатом нынешней «Инновации» считаю вовсе не прошедшую в финал работу Яна Гинзбурга «Механический жук». В творчестве и кураторской деятельности Яна Александровича Гинзбурга (Тамковича) содержится много такого, что проясняет логику выставленных сейчас в РГБ проектов.
Ян Гинзбург. Цветок. 2017. Найденный объект, металл, пластик. Фото: osnovagallery.ru
Уже год назад, будучи сотрудником Аргуновской библиотеки (образцового памятника социального проектирования эпохи оттепели в районе ВДНХ, шедевре послевоенного модернизма), Ян сделал отличный проект выставки внутри, условно говоря, книжных стеллажей и среди читальных столов. Это была не выставка в библиотеке в привычном смысле (когда рядом с читальными залами и книгохранилищем выделяется коридорчик с витринами), а именно интервенция. Благодаря такой интервенции активно переживалось пространство взаимодействия мира текстов и мира пластических идей.
Ян Гинзбург. Диван. 2017. Деревянный щит, диван, лайтбокс. Фото: osnovagallery.ru
Приятно, что эту же стратегию выбрали устроители новой «Инновации». И очень жаль, что Ян Гинзбург не вошёл в финал своим проектом «Механический жук», который идеально артикулирует диалог архива и мира искусства. Выше говорилось о выворачивании концептуальных стратегий ради критической реинтерпретации самого метода, выбора новой оптики и новой позиции по отношению к концептуализму. В конце прошлого – начале нынешнего года в галерее Osnova Ян Гинзбург обратился к известным опусам Ильи Кабакова – побившим рекорд на арт-рынке в «нулевые» годы. Картина «Номер люкс» была продана на аукционе Phillips de Pury в 2007 году за 4 млн. долларов, став самой дорогой российской картиной послевоенного времени. Картина «Жук» была продана годом позже там же за почти 6 миллионов. Ян сделал огромные репродукции этих работ и снабдил целым миром архивных вещей, от прототипа кабаковского «Жука» – фотооткрытки «Майский хрущ восточный», выпущенной в СССР в 1980 году (автор фото В.Кашо), до вещей из мастерской художника, первых репродукций его работ и советских корзинок для канцелярского мусора. Очень точно сформулировал идею исследователь Борис Клюшников. Художник Ян Гинзбург сам уподобляется кабаковскому Жуку, прилетевшему взамен его же Мухи. Цитата из статьи Клюшникова на сайте AroundArt: «Ян, как жук, гуляет по ситуациям и контекстам жизни Кабакова в ином масштабе – не сверху вниз, не в идее полета, а по кромкам и бокам, по мусорным вёдрам и на задних сиденьях машин. Если ангел-муха истории смотрит в прошлое из надвигающегося будущего, то жук смотрит из прошлого неожиданным взглядом».
Ян Гинзбург. Жук. 2017. Найденный объект, печать на плексигласе. 260 х 180 см. Фото: osnovagallery.ru
Я бы пояснил ситуацию ещё подробнее. Со времён романтизма Муха в искусстве усиливает эффект визуальной обманки (в натюрмортах). Она усиливает иллюзию присутствия, фиксирует позицию наблюдателя, его место. При этом сама как бы самоустраняется в своем убожестве, банальности, слабости. Очень важна поэтому Муха для концептуалистов, для их дискредитации картины в пользу чистоты мыслительного, умственного ландшафта наблюдения. Не то Жук. Он-то как раз жужжит и внутри, и снаружи. И в мире высокого искусства, и в мире иронического наблюдателя. Жуки красивые. С эпохи барочных кунсткамер их собирали в массивные ящики и задвигали ящики в шкафы громадных коллекций. Жуками любовались как драгоценными камнями. Выбор Жука как темы для Кабакова проговаривается о некоем слабом месте в концептуальной иронии. А именно – о любви к прекрасному, причём реализованной очень искренне и наивно. Вот эту улику, изумительно пойманную своим цепким взглядом, Ян Гинзбург многократно усилил и предъявил как деструкцию самого концептуального метода. Ирония иронии. В сумме – искренность и возврат к признанию автономии картины, её шедевральности. Также параллельно в других артефактах выставки «Механический жук» чётко читается тема ценности не симулятивных, сгенерированных интеллектом, а подлинных, «страдальческих» архивов с биографией, реальными житейскими заботами, радостями и печалями. Всю эту архивную интервенцию на территорию симулятивного концептуального архива Ян просто идеально осуществил. Сама выставка вышла красоты необыкновенной и задаёт новые горизонты интерпретации признанного всеми концептуализма. К тому же про библиотеку во многом. Конечно, по умолчанию Ян Гинзбург – среди победителей «Инновации» 2017.
Стать реальными лауреатами имеют все шансы те, кого я отметил вначале как таковых же безусловных состоявшихся для меня «победителей по умолчанию». Прежде всего – Сергей Кищенко с его «Журналом наблюдений». В «дубовом» читальном зале инсталлирован архив Всероссийского института генетических ресурсов растений им. Н.И. Вавилова (ВИР). Именно в этом институте в конце прошлого года был показан проект «Журнал наблюдений». Ряды стеклянных колб на ящиках столов библиотеки напоминают о симулятивных лабораториях постконцептуализма. Однако, как и в случае с Гинзбургом, это подвох подвоха. Всё дело в том, что собранные в банках хлебные злаки – подлинные и их классификация и сортировка – плод кропотливейшего научного исследования. В течение четырёх лет Сергей Кищенко изучал фонды вавиловского института, реконструировал коллекцию семян злаков, собранных репрессированным учёным-генетиком. В своём кропотливом научном исследовании Кищенко доказывает, что часть коллекции Вавилова была захвачена нацистами и после войны стала основой коллекций растений в институтах генетики Австрии. Совместно с австрийцами Сергей сделал ленд-арт-проект «Поле коммуникации» – поле, выращенное художниками, было предъявлено как произведение искусства.
Сергей Кищенко. Журналом наблюдений . 2014–2017. Выставка в ВИР, Санкт-Петербург
Сегодня проект развивается. Своей плодородной всамделишностью, подлинностью он ломает представление о тотальном диктате на территории арт-мира медиареальности. Он тоже о коммуникации, преодолении видовых, жанровых границ, страстности, гражданской ответственности, выборе в пользу подлинности. И… о наблюдательности. Сам контекст залов и витрин РГБ помог выстроить точные визуальные ходы. Рельефные портреты классиков марксизма-ленинизма в дубовом зале библиотеке оказались занавешенными «расстрельными» фотографиями Вавилова из архивов КГБ, набранными из маленьких отпечатков хроники жизни ученого. Смена парадигм. В витринах лежат книги авторства репрессированных коллег Николая Ивановича. Фотографии из гербария злаков странно соотносятся с нитяной пантомимой супрематических марионеток школы русского авангарда.
Хаим Сокол. Проект «Бумажная память». 2017. Номинация «Художник года». Фото: Премия «Инновация-2018»
Третий проект, априори являющийся для меня «лауреатом по умолчанию», – «Бумажная память» Хаима Сокола. В подземном читальном зале, к которому надо идти сквозь лабиринты пустых стеллажей, на больших столах среди полок с книгами разложены выставочные модули и архивные папки. В них размещены документальные свидетельства жизни московской Фабрики технических бумаг, которая теперь стала центром творческих инициатив «Фабрика». Биографии рабочих, трудившихся на фабрике, артифицированы Соколом в громадных презентациях, связанных с культурой создания канцелярского дела в СССР. Папки, копирки, личные дела, техническая бумага как таковая (специализация производства нынешнего ЦТИ «Фабрика») заключают мир реальный, бюрократический, и зазеркальный, художественный. Опять-таки метаинтервенция на территорию концептуализма: нахождение между – и с ним, и порознь, и здесь, и отдельно. Рассматривали свидетельства «Бумажной памяти» мы вместе с известным российским художником книги Евгением Корнеевым. Вдруг Евгений обратил моё внимание на книгу, что достал с полки у стола работ Хаима. Называется она «Антропология социальных перемен». Выпущена в 2011 году. Включает сборник статей к 70-летию академика РАН Валерия Александровича Тишкова. Обложку сделал брат Валерия художник Леонид Тишков. На желтом фоне апплицирован «Вязаник» – костюм, сшитый мамой Тишковых Раисой Александровной из лоскутов одежды всей родни. Так неожиданно библиотека помогла встрече двух художников, Сокола и Тишкова, в их совместном ткачестве темы «взывание к духам прошлого» и возвращении долгов Памяти.
Фото: Сергей Хачатуров
