Энергия отложенного юбилея
Таллинская галеристка Ольга Темникова о новой эстетике, постпандемийной жизни и о том, можно ли всё ещё говорить о постсоветском искусстве (или постсоветских коллекционерах)
17 февраля, полдень. Мы разговариваем в Zoom’е с Ольгой Темниковой, записываем это интервью, и вдруг она говорит: «Комар! За окном пролетел комар! В феврале… Значит, we’ll make it!» Оптимизм и умение расставить приоритеты – это, наверное, и есть то, что помогло ей 11 лет назад открыть свой проект в партнёрстве с эстонским предпринимателем и инвестором Индреком Каселой и всё это время развивать его, а теперь выйти и на новый и по-своему захватывающе романтичный рынок NFT-искусства. За это время они стали с Индреком парой, у неё только что родился второй ребёнок («надо было об этом подумать ещё в первый локдаун!»), а галерея переехала в престижный таллинский район Noblessner, где заняла своё место рядом с арт-центром Kai, японским рестораном и Балтийским морем.
Здесь же неподалёку разместилась и обширная квартира, в которой живут Ольга, Индрек и их дети. А ещё здесь живёт очень много искусства. «Это квартира – и своего рода шоурум, я привожу сюда людей и показываю работы, которые не помещаются у меня в галерее. Классно пригласить сюда художников и показать им, как вообще с искусством живётся. Потому что не много домов в Эстонии открыты для них в этом смысле. Вообще я играю сразу в нескольких командах. И я не могла бы продавать искусство, если бы сама не коллекционировала».
Галерея, которая называется Temnikova & Kasela, было создана в 2010 году. Её юбилей пришёлся на первый год пандемии, поэтому был «отложен», как и многое другое в тот год. Но вот ранней весной 2022-го мы как будто вступаем в некую новую фазу. Какой она будет? Что там за поворотом? Примерно об этом я и хотел поговорить с Ольгой, которая в ходе разговора отвлекалась на ребёнка, решала проблему внезапно включившейся в квартире сигнализации и много смеялась, а потом внезапно становилась очень серьёзной.
Команда Temnikova & Kasela: Майя-Бритта Лааст, Лилиан Хиоб, Ольга Темникова, Индрек Касела. Февраль 2022-го. Фото: Edith Karlson
Сейчас интересный момент – как будто видна уже граница пандемии, которую мы, похоже, скоро пересечём и выйдем в другое пространство. С другой стороны, цифры заболевших бьют рекорды, и тем не менее правительства Латвии и Литвы собираются снимать ограничения (Эстония пока на это не идёт). Как думаешь, что же будет характеризовать «следующий этап»?
Привычка безумно путешествовать получила самый сильный удар, и я не думаю, что она быстро восстановится. Этот холеричиный и малопродуктивный арт-вайб… (Смеётся.) Я рада, что он отошёл. Ещё интересно, что произошла смена поколений за этот период. Новые люди гораздо более дигитальны, и те, из других поколений, кто смог перейти на этот тип общения, те, конечно, останутся в активном поле, но мне кажется, что много людей могут даже «не вернуться» из ситуации изоляции.
А привычки людей? Даже привычка к потреблению культурной информации – ходить в театры или музеи, в галереи. Она наверняка минимизировалась. Сейчас ограничения снимаются, но люди не слишком охотно возвращаются в «общественные места». Ты недавно говорила о самолокдауне в этом смысле.
Я думаю, это ещё и просто зимняя история продолжается. И да, мы привыкли себя ограничивать и нашли какую-то замену всему этому. А потом, наверное, будет такое «фифти-фифти»: кто-то не вернётся, а кто-то наоборот начнёт за троих всё «потреблять» – у кого нервы покрепче и здоровье. Конечно, таких людей осталось мало – с крепкими нервами, но я одна из них однозначно (Смеётся.)
Фрагмент экспозиции «Borderlessness» Мерике Эстны, Хаме Лобато и Hansalu Armastajad. 2021. Фото: Hedi Jaansoo
Но будет ли тут важен поколенческий срез? Для более молодых людей, может, вообще этот двухлетний гэп окажется критическим в интересе к публичным мероприятиям в реальном времени-пространстве?
Трудно спекулировать на этот счёт. Но вот совсем скоро откроется Венецианская биеннале, и мы всё увидим, или скорее даже на Art Basel – чуть попозже. Но мне кажется, что да: эти крупные глобальные штуки уйдут в прошлое, к сожалению. И поэтому мы видим, как крупные ярмарки истерично пытаются бороться за место под солнцем. Сейчас наступило время местных ярмарок – оно уже началось и будет продолжаться. Понятно, что можно раз год съездить в Нью-Йорк или Базель, но я не думаю, что это будет так, как раньше, – из Венеции в Базель, с Frieze на Fiac… И я очень надеюсь (конечно, это такой долгосрочный прогноз), что NFT и связанные с этим новые возможности обогатят арт-мир. Конечно, то, что в этой сфере происходит, пока не очень похоже на реальное «интеллектуальное обогащение». Но через пару лет это уже будет совершенно устоявшийся медиум.
Фрагмент экспозиции «In front of the mirror, on a day full of enthusiasm, you put your mask on too heavily, it bites your skin» Сигрид Виир и Клоэ Янцис. 2021. Фото: Hedi Jaansoo
И всё же для многих коллекционеров, мне кажется, важен этот физический контакт с предметом, фактом искусства… Повесить дома экран с NFT-работой?
Но у всех уже стены завешаны и без того. А если что – некоторые NFT можно вполне распечатать. С другой стороны, возможна миграция в обе стороны – китайский NFT-коллекционер по фамилии Сан покупал NFT за миллионы, а потом заметил, что Джакометти и Пикассо стоят гораздо дешевле, и стал покупать и их.
Это вообще не проблема, главное вообще людей в это пространство «затащить». Поэтому я никогда не была сторонником безумной критики плохого искусства. Такие художники есть в любом обществе – какие-то тусовщики, которые делают что-то более-менее вразумительное. И вот люди покупают у них, может быть, как первые свои работы. И я никогда не говорила: «Нет, не покупайте!» Я всегда говорила: «Конечно, покупайте… что-нибудь!» Вы войдёте в этот процесс и потом разберётесь. Надо же понять, что это вообще такое – жить с искусством.
Фрагмент экспозиции Карлоса Мотты и Яануса Саммы «Otherness, Desire, the Vernacular» в Temnikova & Kasela. 2022. Фото: Roman Sten Tõnissoo
Как галереи пережили это время, поменялась ли их функции и грядут ли какие-то изменения в будущем, после отмены ограничений?
Я думаю, что галереи вообще-то хорошо всё пережили. Люди хотели тратить свои деньги – и на luxury items, и на разные варианты инвестирования. В основном все хорошо пережили этот период – на ярмарки не надо было тратиться, страны Европы напечатали денег, и кое-что в виде поддержки досталось и галереям. Но вопрос в том, что будет дальше? Что будет происходить с рынками вообще, с финансовыми рынками?
Некоторые галереи пытаются адаптироваться ко всей этой новой дигитальной истории, а некоторые совершенно это игнорируют. Мне недавно для своих проектов надо было поискать работы – в разных медиа и разных контекстах. Я засела и просмотрела всех своих французских партнёров, вообще все французские модные галереи. И я посмотрела их и подумала: «А как они живы-то?» Из 10 галерей у девяти, мне казалось, программа состоит из того, что уже никто никогда не купит. Мне видится, что происходит какое-то смещение эстетическое, какое-то идёт явное изменение… в сторону другой эстетики, может быть, более легко считываемой. А, может, я уже слишком привыкла смотреть онлайн-ярмарки, отвыкла от таких классических галерейных сайтов.
Ты имеешь в виду, что сама форма онлайн-презентации влияет на то, что искусство должно быть легко считываемым?
Говорят, что люди, которые покупают NFT, за четыре секунды максимум понимают – стоит или нет, fly or not fly. И так или иначе в этой сфере активны в основном игроки, совсем далёкие от галерейных институций. Ты не должен быть галеристом для этого, у тебя просто должно быть какой-то вес в медиапространстве.
Nik Kosmas. UNIVERSAL LESSON. Из NFT-коллекции Mutagen, запущенной при активном участии Temnikova & Kasela Gallery 
Может, люди ещё больше осознали важность своего отдельного пространства и вещей, которые там находятся? И поэтому они много покупают традиционное «современное искусство», и у галерей и так всё хорошо? Нет стимула двигаться в сторону NFT.
Но стены не бесконечны. И опять-таки в коллекционировании этот аспект декорирования стен (особенно в момент, когда ты сможешь выйти за эти стены) не настолько важен, как социальный аспект. Поэтому это может быть временной волной, привязанной к ситуации на финансовых рынках. Когда этот момент пройдёт, надо будет вернуться к какой-то реальности. Мы же помним 2008 год – я точно помню.
Я не говорю, что сейчас должен быть какой-то новый виток, наподобие истории с Lehman Brothers. Но я уверена, что так, как сейчас, не может быть всегда.
Слишком много денег?
Слишком много, да.
И у галереи продажи хорошие?
Мы не жалуемся. Но мы всегда были скорее галереей-discovery, чем ориентированной сугубо на продажи.
Фрегмент экспозиции Сони Яковлевой и Николаса Графиа «Type / Cast / Thrillr» в Temnikova & Kasela. 2021
У Temnikova & Kasela ведь недавно был юбилей – 10 лет. Но вы его особо не отмечали в связи с пандемийной ситуацией. Сейчас проекту уже скоро пойдёт двенадцатый год. Оглядываясь на эту историю, ты хотела бы в ней что-то поменять? Или всё было логично и своевременно?
Может быть, можно было всё сделать побыстрее. Но для этого нужен был бы какой-то умный партнёр. А так – это остался всё-таки именно мой проект. И ещё не поздно сделать то, что я хотела бы. Каких-то радикально упущенных возможностей я не вижу.
Hasanlu Armastajad. Rot. 2021. Photo: Hedi Jaansoo
Hasanlu Armastajad. Rot. 2021. Photo: Hedi Jaansoo
Какие ближайшие планы?
Этой весной я еду на ярмарку в Нью-Йорк, показываем Катю Новичкову и Крис Лемсалу. Параллельно мы там же открываем с нашей партнёрской галереей Foxy Production выставку Ольги Чернышёвой. Потом Базель, Liste, там мы покажем Мерике Эстну. Вот такое у нас женское начало года. А в самой галерее откроется экспозиция Инги Мелдере. Она занимается в последнее время «женским архивом», поиском имён из прошлого, полузабытых или совершенно не вписанных в историю. И всё это будет о средневековой художнице, которая работала в монастыре на территории Германии, занималась иллюстрациями манускриптов. Её подписанные работы не сохранились, но мы знаем, что она была.
Если говорить об истории галереи, изначально она задумывалась как региональный проект. Но я пока не видел у тебя в программе каких-то новых имён из Латвии, скажем. С той же Ингой ты работаешь уже с самого создания галереи…
Мне хочется преодолеть образ «региональной галереи», потому что в этом, как мне кажется, больше международного потенциала. Безусловно, мы ещё и проект образовательный. Некоторые истории мне просто интересно привезти в Эстонию. С другой стороны, мы постепенно увеличиваем калибр художников, которых мы выставляем. И, к сожалению, инфраструктура Латвии и Литвы не особо производит звёзд. Есть, скажем, Дайга Грантиня, но у неё уже существует вполне достойная международная репрезентация.
Это очень дорого – быть discovery gallery на уровне выпускников художественных вузов. Я уже в своё время сделала этот срез и вывела его на какой-то уровень. Теперь, как я считаю, уже другие должны этим заниматься.
Мерике Эстна. Обед на одного. 2021. Из экспозиции «Borderlessness». Фото: Hedi Jaansoo
Другое поколение?
Да. И мы уже выходим не на emergent, а в established уровень. И я должна с такими художниками и работать. Если они будут появляться, я, конечно, буду им помогать. Но заниматься со студентами уже должны другие.
А с коллекционерами ты работаешь регионально?
По-всякому. Вот с коллекционером из Перу последнюю неделю переписываюсь каждый день. У нас есть поддержка в Германии, в Америке, в Финляндии. Конечно, при этом мы очень любим наших региональных коллекционеров, и они много нас поддерживают. Таким образом укрепляя и свои инвестиции.
Фрагмент экспозиции Мерике Эстны The House of the Tragic Poet в лондонской галерее Bosse & Baum. 2021
А можно вообще говорить о какой-то типологии «балтийского коллекционера»? Или в Эстонии это одни люди, а в Латвии и Литве совсем другие?
Я думаю, что выборка слишком маленькая для того, чтобы делать обобщения. К сожалению. Но коллекционер в постсоветском пространстве или в Балтии – это совсем другой человек, чем коллекционер в Париже или Лондоне. Это совсем по-другому мотивированный и сшитый человек. Ты не можешь сравнивать его с коллекционером, который минимально в третьем поколении потребляет искусство… Человек вырастает с тем, что его дедушка коллекционирует, папа коллекционирует, при этом он вовсе не из какой-то элитарной семьи. Тут дело и в знании, в информированности. У нас «старые деньги» – это те, что появились в 1990-е, у нас люди постоянно заняты в своём бизнесе. А там есть люди, у которых были средства и время уже с самого начала. Время, чтобы углубляться, участвовать, поддерживать.
Фрагмент экспозиции Кристы Мёльдер «You were a bird» в Temnikova & Kasela. 2020. Фото: Hedi Jaansoo
В 2018 году я брал интервью у директора киевского PinchukArtCentre Бйорна Гельдхофа, и он говорил о том, что «вы больше не можете говорить о постсоветском искусстве. Этим термином можно оперировать, когда вы говорите о поколении, которое реализовало себя перед развалом Советского Союза или сразу после перестройки». Но затем, как он считает, страны и их идентичности развивались по-разному, соответственно, развивались национальные «художественные школы». То есть о постсоветском искусстве мы больше не говорить не можем, а постсоветский коллекционер всё-таки есть?
Это всё же довольно субъективная точка зрения. Я смотрю на местных художников и вижу, откуда у них всё это растёт. Не обязательно, чтобы тоталитарная травма выражалась напрямую. Но художники всё равно отражают реальность, и эта реальность исторически grounded в этом нарративе. И если мы этого даже вообще не видим в творчестве художника, мне кажется, он врёт, ему стыдно. Это по-прежнему нуждается в проговаривании. Скажем, для Томми Кэша, который принадлежит к поколению 30-летних, в его творчестве совок – это отработка его травм 1990-х. Он родился в эти 1990-е, когда от советской власти остался только самый ужас, но этот ужас был, и он его испытал. Конечно, эстонские криминальные 1990-е отличались от 1990-х где-нибудь в Тольятти…
Всё-таки 1990-е – это уже преимущественно постсоветский период.
Да, но эти железные двери, решётки на окнах – нельзя сказать, что таким образом мы резко влились в продвинутый капитализм в этот момент.
Работы Томми Кэша на стенде Temnikova & Kasela во время арт-ярмарки Cosmoscow 2020
Про твоё видение того, «какие они, коллекционеры из стран Балтии», я тебя спросил неслучайно. Знаю, что ты участвуешь в подготовке большой выставки, посвящённой балтийским коллекционерам, которая должна открыться в этом мае в рижском частном музее Zuzeum.
Этот проект очень долго переносился из-за пандемии и сейчас там всё устаканивается с бюджетами. Но для меня подготовка к нему была очень интересным путешествием – я думала, что я всё знаю, а оказывается – нет. Для меня это и такой социальный проект, люди здесь, безусловно, коллекционируют не так, как там. Довольно мало международных эго-амбиций. Очень разные типажи с очень разными фокусами. И как всё это совместить?
Я придумала очень классную архитектуру для этой выставки и надеюсь, что мы сможем это всё воплотить. Но да, в целом есть в этом что-то от mission impossible. С самого начала, когда меня позвали на этот проект, я отказалась от позиции куратора и выбрала роль консультанта. Мне кажется, тут сами коллекционеры, по сути, кураторы. Мне надо будет просто сделать какую-то адекватную выборку, рассказать какую-то историю. Сам проект вообще состоит из трёх частей, и после Латвии «остановки» будут в Литве и Эстонии, их уже будут вести другие люди. Моя «остановка» будет подаваться как «встреча друзей» – то, что, как я считаю, и создаёт правильный драйв в искусстве. Общение с художником, общение друг с другом, попытка узнать друг друга ближе, приятное времяпрепровождение с друзьями – вот такой примерно будет моя выставка. Это то, в чём я хороша, – составлять вместе людей и делать так, чтобы вместе им было приятно, быть «социальным лубрикантом». (Смеётся.)
Конечно, мы ещё сделали статистику обзорную, будет книга, и в моей части, наверное, будет по четыре коллекции от каждой страны. Мы заставляем людей делиться информацией, анализировать, скажем, какие-то гендерные позиции в их собраниях, пробовать нащупать «миссию» коллекции – о чём она. Помогаем коллекционерам более осознанно подойти к тому, что с ними произошло.
Для тебя были какие-то открытия в ходе этой подготовки?
Да, были открытия. Три моих любимых коллекционера живут в Латвии, и я всё время думала – вот Латвия это да! Такая крутая страна, так у них всё продвинуто. А потом я поняла, что – да, есть Марис Витолс, Янис Зузанс, Вита Либерте, и они делают важные вещи. Но вот есть они, а потом – пропасть.
С другой стороны, в Латвии много корпоративных коллекций, в Эстонии наоборот – люди предпочитают персонально коллекционировать. И даже если они экспонируют свои коллекции в корпоративном пространстве, то всё равно это личные коллекции. В Литве всё очень симпатично развивается, много молодых коллекционеров, коллекционеров-женщин. Но вообще я была поражена, как на общем фоне неплохо выглядит Эстония, а то я всё жаловалась, жаловалась. (Смеётся.)
Кажется, в Латвии не очень заметны классные молодые коллекционеры со своей осознанной миссией.
Да, это так. Надо эту тему муссировать. То, что есть Arterritory, что есть Zuzeum, что прекрасный Марис Витолс ходит по вашим улицам – это должно как-то спровоцировать новое поколение на более активное присутствие. Хотя молодой коллекционер – это немножко contradiction in terms. Прежде ведь чем вкладывать, надо разобраться, что и как. Это всегда требует времени.
Фрагмент экспозиции «Borderlessness» Мерике Эстны, Хаме Лобато и Hansalu Armastajad. 2021. Фото: Hedi Jaansoo
А тебе не кажется, что поколение 20–30-летних больше думает о психическом и физическом комфорте, правильном образе жизни, этичности. И с такой точки зрения они пробуют смотреть и на искусство. Как бы с точки зрения индивидуальной и социальной пользы от него. Конечно, это происходит и на фоне того, что сейчас вообще довольно много говорят о терапевтическом эффекте художественных работ…
У Джозефины Прайд (английская художница, р. 1967 – прим. авт.) была работа на эту тему, где она иронизировала над тем, что искусству опять пытаются найти практическое применение – вот, например, терапию. Но да, к сожалению, всё к тому движется – искусство «выводят на чистую воду». Нечего тут изображать…
Клемент Гринберг (американский арт-критик, оказавший большое влияние на развитие современного искусства, 1909–1994 – прим. авт.) был прав – никуда искусство не денется от правящего класса. Или от элит. Оно привязано к ним. И если элита заинтересована вот в этом, то каким-то образом искусство будет её «лечить», будет давать то, чего ей не хватает. Выполнять эту функцию. Но это классная игра – пытаться этого не делать и при этом как бы делать. Мне кажется, что талантливый творец может осуществить и то, и другое – сказать то, что он хочет и как он хочет, и при этом… будет что на стенку повесить.
Верхнее изображение: Ольга Темникова у себя дома. На задней стене – картина Кайдо Оле. Фото: Priit Simson/Ekspress Meedia
