Конъюнктура резко изменится
Владислав Наставшев – о самоизоляции, театре как массовом зрелище, биороботах и новых временах
Владислав Наставшев – режиссёр нервов. Он непросто работает с артистами, грызёт себя и их в поиске «попадания». Но его точно не интересует комфортный и развлекательный театр, зрелище ради зрелища. Это не про него. Он всегда очень внимательно работает с текстами и порой лучше их помнит, чем сами актёры, поэтому вполне может подсказывать на репетиции, как будто читает с листа. Вот и в нашем разговоре он вспомнил целый диалог из пьесы Сергея Уханова «Черновик», которая переживёт свою премьеру совсем скоро – 29 мая. Произойдёт это онлайн – таким будет результат сотрудничества Рижского русского театра им. М.Чехова и петербургского театрального фестиваля «Точка доступа».
В ситуации локдауна театры осваивают новые формы взаимодействия со зрителем. И именно так и предстанет перед своей аудиторией «Черновик». Для самого Владислава это будет не первый контакт с виртуальной аудиторией, 16 мая он выступит с концертом «Песни изоляции», который будет транслироваться прямо из квартиры режиссёра. Выступление организует московская галерея «ГРАУНД Солянка». В него также войдут и новые вещи Влада из спектакля «Пять песен по памяти», поставленного в этом году в том же Рижском русском театре, и композиции на стихи Бунина, готовившиеся для запланированного, но нереализованного в Москве спектакля, и уже опробованные «хиты».
Мы поговорили с Владом тоже дистанционно, но без камер. Кажется, какую-то часть нашего разговора он даже проехал на велосипеде. Что в этот момент происходило, мелькало, творилось вокруг него, мне трудно сказать. Но вот его ответы и мои вопросы.
Как ты провёл предыдущие полтора месяца?
Я прожил их в совершенной самоизоляции. Сам решил, что это необходимо по своим каким-то творческим причинам. В принципе чувствовал себя очень хорошо, и это было вполне адекватно тому, как я и веду всю свою жизнь по большому счёту, разве что без походов в ресторан и каких-то публичных мероприятий. И вдруг мир вокруг, вообще весь мир стал существовать так же. Эта история с изоляцией – она очень со мной созвучна.
Так прошло полтора месяца, и мне это всё надоело, я понял, что надо чем-то начать заниматься. Потому что эти полтора месяца я пребывал в таком совершеннейшем безвременье. Я стал себе придумывать какие-то занятия – и придумал проект с фестивалем «Точка доступа» и Рижским русским театром по пьесе Сергея Уханова «Черновик». И очень счастлив – у нас полным ходом идут репетиции, скоро премьера.
Эта история с изоляцией – она очень со мной созвучна.
А как идёт процесс? Вы репетируете удалённо?
Конечно, каждый участвует в репетиции исключительно из своего дома. Всё это происходит в Zoom’е, как и у всех остальных. Привыкаешь ко всему – и к Zoom’у тоже, и устаёшь от него, конечно, тоже… Меня больше всего волнует этот технический момент, потому что пока что мы просто разбираем пьесу, читаем её, идут чисто актёрские репетиции. Но скоро, уже с этой недели, мы сможем начать собираться в театре, и тогда начнутся непосредственно технические репетиции. И это, конечно, очень волнительный для меня момент, потому что многое зависит от техники.
Фото: Рижский русский театр им. М.Чехова 
То есть это будет трансляция из зала театра?
Нет-нет, каждый артист будет всё равно находиться в отдельном помещении. И у каждого будет своя камера, свой микрофон. То есть это и будет реальность Zoom-конференции. И мы будем смотреть, что из этого можно выжать в художественном смысле.
Насколько это соотносится с текстом, с самой пьесой Уханова?
Очень даже соотносится, хотя и не напрямую. Когда читаешь этот текст, кажется, что герои как будто сами об этом говорят – «мы давно уже не выходили», «у нас нет никакой связи с внешним миром». Как будто герои находятся в некоем заточении, такой самоизоляции, которая длится много лет. Самоизоляция тут как метафора замкнутости на своих травмах прошлого, замкнутости на воспоминаниях, зацикленности.
Но и физически тоже – в пьесе написано, что они уже много лет живут в одной и той же комнате, из неё никуда не выходят. Когда случилась вся эта история, эту пьесу я уже знал, и мне показалось, что да, тут есть какое-то не прямое, и не косвенное, но какое-то… образное попадание.
Пьеса была опубликована примерно год назад, насколько я помню…
Да, где-то так.
Как тебе кажется, а вся эта ситуация с вирусом, изоляцией, карантином – она была внезапной или что-то такое уже зрело, должно было произойти? Знаешь, я сам не могу избавиться от ощущения, что в конце прошлого года читал прогноз на 2020-й от какого-то известного аналитика, и там было написано, что велика вероятность возникновения глобальной эпидемии. И я не могу вспомнить, где он мне попался, кто его автор. Но абсолютно точное ощущение, что что-то такое было…
Объективно судить я не берусь, а субъективно – я вообще живу в предчувствии какого-то апокалипсиса. То, что все мы говорили и чувствовали, что что-то должно случиться нехорошее, – это тоже факт, мне кажется. Другое дело, то ли это, чего мы ждали? Я думаю, что нет, что это не конец никакой – пока что. Что дальше будет хуже – это, мне кажется, абсолютно точно. То есть это такие цветочки, нежное прикосновение конца…
Постер спектакля
Ты думаешь, что хуже будет в экономическом смысле или вообще – по всем фронтам?
Может быть, это пьеса так на меня действует. Там есть такой диалог:
«ТЕНЬ ОТЦА я хочу тебя подготовить
МАТЬ к чему?
ТЕНЬ ОТЦА скоро всё станет хуже
МАТЬ что ты имеешь в виду?
ТЕНЬ ОТЦА ну, всё может измениться... конъюнктура резко изменится...
МАТЬ что ты имеешь в виду? не пугай меня
ТЕНЬ ОТЦА я не пугаю, а просто предупреждаю — просто будь более внимательнее и будь готова к потере»
Конъюнктура изменится! Вот такой там есть прекраснейший текст.
Некоторые наоборот говорят о том, что это будет сброс чего-то лишнего, наносного, что мы выйдем к новому, очищенному состоянию. Как ты думаешь – такое возможно?
Нет. Не очень верю в какой бы то ни было…
Прогресс?
В то, что человек может стать лучше. Я не очень в это верю. И даже если произойдёт что-то подобное, то это очень ненадолго. Вообще, мне кажется, что если вслед ещё не бомбанёт что-нибудь, то всё это, в принципе, скоро забудется. Мы перестанем это вспоминать, так же как мы перестали вспоминать кризис 2008 года. Или – когда башни-близнецы взорвали в Нью-Йорке, то казалось, что вот и всё… И прошло буквально чуть-чуть времени и – что, какие близнецы? Хотя ситуация изменилась тогда, конечно. Стало понятно, что мир – вообще опасное место. До этого было какое-то ощущение безопасности, по крайней мере на Западе, а после 2001 года стало понятно, что это абсолютно не так. С тех пор мы и живём в такой паранойе, которая нагнетается… и при этом используется, чтобы нас контролировать. Что-то подобное, возможно, произойдёт и в этом случае.
С тех пор мы и живём в такой паранойе, которая нагнетается… и при этом используется, чтобы нас контролировать.
Но ведь террористы в западном мире были и раньше – в 1970-е.
Я говорю про свою жизнь, про свой собственный жизненный опыт.
Даниэль Хаг, арт-директор крупной международной ярмарки искусства Art Cologne, в нашем опросе рассуждал о том, что ничего коренным образом не изменится, только все вокруг станут несколько беднее.
Тоже может быть. Где-то меньше денег будет, где-то больше. Есть ощущение, что чуть-чуть всё переосмысливается. И то, что раньше было необходимым и нужным, включая людей, всё это после вируса может как-то поменяться и сдвинуться. Что-то изменится, но, знаешь, у меня сейчас по три репетиции в день – даже нет времени об этом подумать. Я просто занял себя делом и с утра до ночи сижу в Zoom’е, и рад этому – что есть работа, есть какие-то договорённости, что ищутся деньги. Но в моём случае вот эта передышка, о которой мы вначале говорили, это переосмысление – что-то там было, какая-то правда.
Все немножко замедлились…
Перевели дух…
Но так же как ты захотел вернуться к более активной жизни, так и других сейчас очень тянет к этому. А насколько всё изменится – не понимает толком никто, кроме того, что явно станет меньше ресурсов и поэтому произойдёт их перераспределение.
Да, возможно.
А твои полтора месяца изоляции – они в тебе какой-то внутренний процесс запустили? Или это было просто ощущение паузы, которое сменилось желанием деятельности?
Я просто по-настоящему отдохнул. Прямо перед всей этой изоляцией я выпустил два спектакля подряд и очень устал. Теперь это прошло.
В январе 2020 года на репетиции спектакля «Пять песен по памяти» в Рижском русском театре. Фото: Анна Коновалова
То, что ты делаешь сейчас, подразумевает то, что люди это будут смотреть на экране, в цифровом формате. Как ты думаешь – театр вообще для этого подходит? Люди в эти дни постоянно делятся какими-то трансляциями, записями спектаклей. Честно говоря, я, кажется, целиком не посмотрел ни одну. Мне всё-таки важно это ощущение жизни, это ощущение непрерывности «здесь и сейчас», которого на экране мне не хватает.
А насколько часто ты вообще ходишь в театр?
Ну… хожу.
Ходишь, да? Я сам не очень часто хожу в театр. Понятно, что я часто бываю там по работе, в силу того, что у меня такая профессия… Я могу сказать, что я видел и удачные опыты переноса спектаклей на экран, и неудачные. Но в принципе с этим работать можно. А социальный аспект этой истории… Я ведь чуть-чуть мизантроп, человек, по своему характеру живущий уединённо. Я вообще всегда себя плохо чувствовал в толпе, в зале, в замкнутом пространстве. Если я в театр какой-то прихожу, то всегда стараюсь сесть с краешку, чтобы если что – выйти. Этот момент замкнутости тебя среди других людей мне скорее неприятен.
Если я в театр какой-то прихожу, то всегда стараюсь сесть с краешку, чтобы если что – выйти.
Однако экран – плоский, а театр – это ведь многомерное пространство, где на сцене стоят какие-то объёмные штуки…
Ты знаешь, мне кажется, что это скоро не будет важно.
А что будет важно?
У меня был такой очень странный опыт. Ко мне пришёл один мой приятель в гости, актёр, с которым до этого мы всё время по Zoom’у общались, в течение двух месяцев. И это удивительное ощущение, когда ты воспринимаешь его реального – как нереального. Когда ты настолько привык видеть его на экране компьютера, что вот он вдруг появился вживую, и непонятно, как к этому относиться – как будто голограмма какая-то. И это было удивительное ощущение, когда нормальное становится ненормальным, а ненормальное – вполне нормальным. Такие вещи могут измениться очень легко, на раз. То, что нам кажется нерушимым, незыблемым, может закончиться в одно мгновение. И в том числе и театр. Просто ты будешь искать – и уверен, найдёшь – какие-то другие способы, чтобы ощутить сопричастность или ощутить себя частью какого-то большинства. Так мне кажется.
Единственное, что мне, возможно, не очень нравится в театре, это его массовость. Мне не очень нравится скопление людей. На мой взгляд, это ограничивает тебя в каких-то поисках.
Дана Бйорк на онлайн-репетиции «Черновика». Фото: Рижский русский театр им. М.Чехова 
Ты имеешь в виду – реакцию зала? Какую-то зависимость от неё?
Знаешь, как Бродский в своей нобелевской речи говорил, что книга апеллирует к отдельному человеку, к индивиду. А политика апеллирует к массе. И то же самое с театром. Театр сам по себе вроде как является массовым искусством, подразумевает некое скопление людей. И вот, может быть, именно это, как ни странно, меня в нём больше всего раздражает. Потому что я с недоверием отношусь к любой какой бы то ни было массовости.
Ты можешь испытывать определённое наслаждение от способности манипулировать этой массой. В этом есть определённая такая сладость…
Но тогда это какой-то не «чистый» продукт?
Как будто бы да. Что-то тут есть такое… Но при этом я всё равно занимаюсь этой профессией. Я понимаю, что по-любому режиссёр – это укротитель массы. Как Шахерезада – либо ты расскажешь какую-то суперскую сказку, либо тебе отрежут голову.
Я понимаю, что по-любому режиссёр – это укротитель массы. Как Шахерезада – либо ты расскажешь какую-то суперскую сказку, либо тебе отрежут голову.
А в ситуации Zoom’a?
В принципе то же самое, ничего не меняется.
Но только ты эту аудиторию не видишь?
Да. Ты просто её не видишь. Но есть какие-то позитивные моменты в том, что репетиции происходят онлайн. Ты сидишь в своей комнате, и все говорят по очереди. Другой принцип общения, и соответственно процесс тоже иной. Тебе меньше действуют на нервы. Это, знаешь, как когда у тебя какой-то телемост с Землёй, ты не будешь тратить время на какую-то фигню, которой до хера было в нашей обычной жизни. Мы только фигнёй и занимались по большому счёту. А тут ты понимаешь, что для этого нет ни времени, ни возможности. Просто очень по-деловому, достаточно структурировано решаешь какие-то творческие вопросы, которые возникают. И в этом есть свой кайф. Но и это надоедает когда-то, потому что надоедает абсолютно всё.
Мы только фигнёй и занимались по большому счёту. А тут ты понимаешь, что для этого нет ни времени, ни возможности.
А скажи, как зрители смогут подключиться?
Надо будет покупать билет через bezrindas.lv. Там тебе пришлют ссылку, которая будет действовать только для одного компьютера или планшета. То есть у своего экрана ты сможешь собрать какое угодно количество людей, но не сможешь эту ссылку кому-то передать.
Максим Бусел на онлайн-репетиции «Черновика». Фото: Рижский русский театр им. М.Чехова 
А есть ещё в таком формате спектакли сейчас? Ты уже что-то видел?
Конечно, люди ставят такого плана вещи. Уже вышли несколько. Что-то я смотрел, но очень фрагментарно. И не могу сказать, что мне это было очень интересно. Не потому, что Zoom или не Zoom. А скорее потому, что меня не трогали темы, которые там поднимались. С другой стороны, конечно, обостряется вопрос конкуренции с другими медиа, с тем же самым телевидением или тем изобилием, которое может предложить интернет. Единственное, что до сих пор отличало театр, это то, что он происходил в реальном времени и со скоплением людей.
Где они отключены от всех остальных культурных соблазнов…
Именно. Но вообще это зависит от того, насколько ты любишь театр. Есть люди, которые его любят. И они будут его смотреть всё равно.
Здесь ещё интересен этот момент прерывности-непрерывности. Вдруг дети позвали или собака попросилась во двор. И ты выходишь из пространства действия, ставишь на паузу, чтобы потом вернуться…
Мне кажется, это идеальный формат. Мне и в обычном театре часто хочется из него выйти, но я это не делаю, чтобы не потревожить артистов и зрителей. Да и нередко бывает, что ты уже на второй минуте спектакля понимаешь, что тут такое, тебе это неинтересно, но ты вынужден сидеть и мучиться. А тут такого нет.
Экран ничем не хуже портала сцены. Это просто нечто чуть-чуть другое.
Свободы больше.
Получается, что да. И знаешь, экран ничем не хуже портала сцены. Это просто нечто чуть-чуть другое. Это не хуже.
Другой формат, другая физиология восприятия?
Это как разница между настоящим человеком и биороботом, который абсолютно похож на человека. Как в фильмах про будущее – когда там роботы выглядят как люди, они чувствуют, как люди, хотят чего-то, но при этом это всё как бы ненастоящее. Но ты даже разницу не можешь увидеть, хотя, казалось бы, разница принципиальна – живой человек или машина. И потрясает то, что этой разницы по большому счёту нет.
Я недавно брал интервью у Штефана Кэги из наверняка тебе известного коллектива Rimini Protokoll. И вот он в прошлом году поставил спектакль, в котором человекоподобный робот, сделанный как точная копия одного конкретного немецкого писателя, читает лекцию. И он говорит, что поразительно, насколько мы реагируем на мимику, если даже эта мимика – результат машинной программы. Улыбка вызывает в нас ответную реакцию, «докладчик» хмурит лицо, и мы реагируем. Как будто мы тоже запрограммированы, чтобы это всё считывать…
Конечно.
И если даже этот сигнал подаёт нам не человек, мы не можем это в себе отключить.
Естественно, об этом и речь.
Но тут, наверное, эти дефиниции «настоящее/ненастоящее» вообще отступают на задний план…
А театр – это что, что-то настоящее? Что настоящего в театре? Ничего, абсолютно ничего. Это ещё даже, может, страннее, чем что-то откровенно ненастоящее.
Что настоящего в театре? Ничего, абсолютно ничего.
Но то, что ты свидетель этому – происходящему в десяти-двадцати метрах перед тобой спектаклю в обычном театре, – как будто добавляет «настоящести». А тут ты смотришь ненастоящее, да и ещё в ненастоящей среде – на экране.
У меня вчера была читка с прекраснейшими, высшего уровня московскими артистами. Там затевается один проект, они позвали меня режиссёром. И вот мы читали. Ещё получилось так, что я во всей этой моей теперешней суматохе не успел пьесу дочитать до конца. Дошёл где-то середины. Они начинают её читать с листа, очень круто читать. И в какой-то момент я вдруг понимаю, что реально прилип к экрану и жду, чем всё это закончится. Меня всё это захватило по-настоящему, хотя вроде бы ничего скучнее, чем читка – первая встреча артистов, когда они вместе читают пьесу, – быть не может. А тут я даже выключал у себя звук камеры, чтобы произнести какое-нибудь: «Да ладно! Не может быть…» У меня было просто стопроцентное включение в то, что они не то что играют, а просто произносят. А под конец, когда пьеса заканчивается, я понимаю, что я просто рыдаю. Потому что в меня это «попало». Хотя читка, конечно, подразумевает некое отстранение артистов, отстранённую подачу материала, когда в тебя не тычут ничего, не играют перед тобой. Возможно, это самое лучшее, что может быть в театре. Такая скромность и…
Чистота?
Возможно, да. Целомудрие какое-то.
Фото: Вова Яроцкий
Скажи ещё, пожалуйста, а после онлайн-премьеры актёры в каком-то формате продолжат играть «Черновик»?
Это копродукция с фестивалем «Точка доступа», у которого всё в этом году будет онлайн. И спектакль не подразумевается показывать на большой сцене. Хотя я намекал об этом Дане [Бйорк – директору Рижского русского театра]. Которая сама и участвует в этом спектакле. Но пока нет.
Но есть и другой проект, над которым я сейчас работаю, где мы будем играть вживую, однако не факт, что перед людьми. Возможно, это будет перед камерами. То есть это будет такой телеспектакль, что-то среднее между кино и телевидением, кино и театром, телевидением и театром. Это будет с той же командой, с которой мы ставили «Здесь начинается ночь» в Ģertrūdes ielas teātris. У меня такое ощущение, что возникает какое-то независимое объединение творческое, у которого ещё нет названия. Есть какое-то «кодовое», но оно ещё не официальное, пока мы это нигде не постулировали. Но, возможно, если этот проект получится – а он большой достаточно, там много людей задействовано, костюмы, декорации – если всё это выгорит, может быть, будет повод говорить о возникновении нового творческого театрального объединения.
