От весны до лета
От редакции: это текст, написанный одним из наших постоянных и давних авторов – петербуржцем Павлом Герасименко. Он был опубликован на его странице на Patreon. С разрешения автора мы его перепубликуем.
Прошло три месяца войны, скоро будет сто дней – первые сто дней. Между датами случится переход из календарной весны в лето. Еще зимой, 24 февраля, я выучил первое из неизвестных мне прежде украинских слов – «вибухi», то есть взрывы.
Малевич. Отдых (Общество в цилиндрах). 1908
Сейчас многие говорят и пишут о нормализации – не столько военных действий, сколько отношения к войне, чего, наверное, стоит сильнее всего бояться. Это сказывается и за много тысяч километров от фронтов, где всё заметнее люди, не желающие расставаться с привычной жизнью, состоящей из вернисажей, концертов и гламурных вечеринок, разве что в кинотеатры больше ходить незачем. Они согласны даже произнести несколько положенных слов с осуждением войны, только чтобы поскорее вернуться к своим делам и забыть о продолжающихся в Украине разрушениях и убийствах. Планы «Антивоенного комитета» по устройству ID Russia (или «паспорта хорошего русского») как раз и предполагают подобное формальной присяге подтверждение антивоенных взглядов. Однако бывшего годным в первую декаду марта поведения теперь явно недостаточно. На сайте Spectate, где ещё в феврале было размещено одно из антивоенных «Открытых писем», набравшее 18 тысяч подписей, сообщается: «На данный момент сбор подписей был приостановлен, текст письма и подписи скрыты для безопасности всех подписавшихся».
Не так давно увидел посты двух всем известных в Петербурге топ-менеджеров от культуры: один ещё в марте многословно написал банальное «мы не знаем всей правды», другой сетовал на деловые неудобства и ругал войну за экономические потери, ни слова не сказав о человеческих потерях и трагедии соседнего народа. И моднейшее городское пространство досуга и энтертейнмента, и современный литературный музей, оба впрямую не зависящие от государства, аккуратно идут в фарватере высказываний своего руководства и не допускают даже намёка на «политику» – ясно, что эти места сразу потеряли для меня прежнюю привлекательность.
Стас Волязловский. Футбол, хоккей, балет! 2016
Те россияне, которые различным образом сторонятся ежедневной ужасной информации о гибели украинцев, тем самым не допускают в свою жизнь мысль о смертях соотечественников – агрессоров, всё равно остающихся живыми людьми и чьими-то родственниками. Старательное избегание трагедии оказывается направленным в обе стороны.
Речь без преувеличения выдающегося режиссёра Сергея Лозницы, произнесённая в Каннах, взбодрила отечественных деятелей культуры, которые сразу предпочли пропустить мимо ушей слова об ответственности за трагедию (как до этого – известия об ужасах войны) и радостно начали кивать: «Вот, смотрите, работающий в Украине художник тоже говорит, что нельзя нас "отменять"!» Конечно же, слова Лозницы были не про них, ведь такую речь в силах произнести только человек, отягощённый постоянной внутренней работой по осознанию всего, что случилось за последние восемь (Украина), четырнадцать (Грузия), двадцать два (Чечня) года. Остальным придётся заслужить подобное право поступками и словами, сделанными публично. Подумал, что Леонид Парфёнов снял фильмы «Русские евреи» и «Русские грузины» – но попробуйте представить кино «Русские украинцы», и это будет до невозможности трудно.
Все, кто связан с современным искусством, сейчас начинают про себя или вслух задаваться вопросом «Каким оно должно быть?» Наступило время, когда прежде сугубо книжная колониальная и постколониальная проблематика становится насущной, её актуальность понятна обыкновенному человеку – как ни страшно это произносить, так произошло потому, что «под ней струится кровь». С начала войны я отказался от посещения вернисажей – художественные обзоры в значительной мере утратили смысл и многим изданиям стали попросту не нужны, – но по-прежнему смотрю большинство новых выставок. Прихожу к мысли, что сейчас важно всё пребывающее в движении и состоянии неокончательности этюдное и эскизное искусство с набросками форм и мыслей, в котором видна пространственная свобода едва намеченных планов. Все мои примеры, они из 1930-х годов: Борис Голополосов, Михаил Соколов, даже Роберт Фальк – или же Ефросинья Ермилова-Платова, Алиса Порет, Елена Сафронова, или же Лев Юдин, Николай Лапшин, Владимир Стерлигов. В общем, круг героев любимой книги Ольги Ройтенберг «Неужели кто-то вспомнил, что мы были...»
Ефросинья Ермилова-Платова. У пианино 1923
За прошедшие три месяца ветхозаветное мстительное ликование то и дело теснило евангельские эмоции, которые в условиях войны сделались вовсе невозможны. Каждый теперь думает и так или иначе представляет себе, чем всё может закончиться. Для начала украинцы отвоюют всю свою страну полностью, разберут завалы и отстроят города, похоронят и оплачут погибших и, может быть, потом поинтересуются мнением восточных соседей. Мой образ можно выразить словами «Ракетный обстрел Кремля» – под этой метафорой имеются в виду даже не разрушения в российской столице (что маловероятно), а полное уничтожение существующей системы власти. Хотя бы из практических соображений стоит начать думать о возможном разделении страны: пока Россия ведёт войну, нежелательна вся русская культура, отменяются выставки, отклоняются заявки на гранты и резиденции в Европе и мире, так нужные молодым современным авторам. Но когда художник станет отвечать не за всю Россию целиком, а представлять, скажем, Карелию, Чувашию, Ингерманландию, работая с предельно узкой региональной тематикой и наследием, это значительно облегчит его участь, и захлопнутые двери, пусть не сразу, но приоткроются. После последних текстов меня упрекают в чрезмерном пафосе: говоря «художник должен», я имею в виду необходимое для любых занятий искусством состояния подчинения и долженствования, а никак не долг конкретному арт-критику, хотя поколение «снежинок» считает патетическими любые обязательства.
Михаил Соколов. Серый день. 1930-е
Если кто не читал – журналистка Настя Травкина, ведущая в Киеве дневник почти с начала войны, так написала на девяностый день: «Начертите три столбца: что способствует войне, что препятствует войне и/или помогает пострадавшим от неё, что нейтрально. Разбросайте по ней всё: места работы, клиенты, бренды покупок, свои посты в соцсетях, что вы читаете и смотрите, кого лайкаете, свои разговоры со знакомыми, свой досуг, всё-всё. Думайте внимательно (не ленитесь погуглить, где собака зарыта). Третья колонка – самая подлая. (Например, создание "нейтральных" постов в соцсетях – это не нейтральное действие, а отвлекающий от главной кровоточащей проблемы шум, а значит, может работать на поддержку военной агрессии). Её нужно ещё раз внимательно проэкзаменовать с творческим подходом и подумать, как можно изменить её так, чтобы она более определённо вела в нужное вам направление. Это вовсе не значит, что вам надо превращаться в политического агитатора, умирать под сапогом омоновца. Это не о геройствах, а о том, что мы больше не сможем жить своей маленькой каждодневной жизнью, игнорируя этот вопрос. Это тонкая работа со смыслом своей деятельности. Мне лично кажется, что если вы так или иначе связаны с автором военной агрессии, это ваше естественное нравственное желание – связать себя долгом противопоставить этой агрессии что-то». Благодарен ей за анализ и верные слова.
Верхнее изображение: Лев Юдин. Пляж в Озерках. 1937
Рекомендуем прочитать и другие недавние тексты Павла Герасименко, выложенные в открытом доступе на его странице Art a Day:
Почему молчание художников, галеристов, музейщиков, кураторов сейчас кажется особенной ошибкой?
Почему нет ничего важнее происходящего сейчас в Украине и может ли быть в России «суверенный контемпорари арт»?
Почему во время войны снимаются все прежние претензии к искусству в прямолинейности, броскости, плакатной простоте?
