Не лучший мир, а просто другой
О Джеке Халберстаме, одном из самых выдающихся современных гендерных и квир-теоретиков
Просматривая свой архив заметок, я заметил, что время от времени возвращался к текстам Джека Халберстама (1961) в качестве своеобразного утешения и спасения на протяжении почти десяти лет, особенно с тех пор, как наткнулся на его самую знаменитую книгу «Queer Art of Failure» (2011). Само название книги уже обнадёживает, а идеи и различные примеры квир-существованя и квир-искусства, которые она включает в своё повествование, свидетельствуют о том, что мои интуитивные подозрения и сомнение во всём том, что принято считать успехом и нормальностью в современном мире, имеют под собой основания. Или, скорее, я обращаюсь к Халберстаму каждый раз, когда мне нужно напомнить себе, что я должен не бичевать, а поздравлять себя с тем, что не соответствую ожиданиям других и не вписываюсь в воображаемое большинство.
Я обращаюсь к Халберстаму каждый раз, когда мне нужно напомнить себе, что я должен не бичевать, а поздравлять себя с тем, что не соответствую ожиданиям других и не вписываюсь в воображаемое большинство.
Прежде всего, большая часть моего постоянного напряжения рассеивается благодаря его критике концептов семьи и «другой половины». Идеей о том, что найти партнёра и жить вместе как пара – это норма и достижение, в то время как быть одному – это неудача, а практиковать другие формы социальной близости – это отклонение, заражена не только большая часть общества, но и множество геев, включая меня. Эта идея, наряду с другими общими нормами вежливости и послушания, передаётся ещё в семье от родителей и других родственников, преподаётся в школах, транслируется в средствах массовой информации, а подталкивание к поиску партнёра зачастую поддерживается даже кругом ваших ближайших друзей и сверстников как маркер успеха или неудачи в жизни. Требование юридического признания однополых партнёрств подняли над собой как знамя и активисты ЛГБТК, надеясь таким образом включиться в норму и социальные ожидания большинства.
Халберстаму эта стратегия кажется абсурдной. Попытки вписываться в такие схемы, по его мнению, являются насилием над самим собой, и не менее насильственными, как правило, становятся попытки других «вписать» в них кого-то, точно так же, как и старания государства регулировать это законодательно или усилия капитализма извлечь из этого прибыль. В дополнение к тому факту, что квирность, инаковость и невключённость являются ценностью сами по себе и что несоответствие норме может быть важным политическим инструментом, он напоминает нам о том, что институт брака потерпел неудачу, как и весь социальный порядок, который его поддерживает, и что попытки гей-движения XXI века защитить его являются по существу отказом от радикально отличающихся возможностей существования в обществе, которые всегда предлагала жизнь квиров. (То же самое часто утверждает ещё одна квир-икона, которой я восхищаюсь, Фрэн Лейбовиц: запрет на брак или свобода не подчиняться подобным правилам общества всегда были одним из самых крупных бонусов квир-существования. Поэтому борьба за право на брак – это, по сути, борьба за сохранение этой исторической формы рабства.)
Возможности для других форм совместного проживания и единения, как притягательных краткосрочных, так и основанных на солидарности долгосрочных – таких же гибких, изменчивых и нерегулируемых, как сама жизнь.
Согласно Халберстаму, потенциал анархии, предлагаемый практиками квир-образа жизни, не совпадает с либертарианством или ориентацией на собственные частные интересы и, следовательно, с требованием положить конец вмешательству государства в их реализацию. Кроме того, отрицание института брака не делает людей автоматически одинокими и изолированными. Избавление от постоянной фрустрации по поводу неспособности создать нормальную пару и семью открывает возможности для других форм совместного проживания и единения, как притягательных краткосрочных, так и основанных на солидарности долгосрочных – таких же гибких, изменчивых и нерегулируемых, как сама жизнь.
Халберстам не собирается строить утопическое или лучшее общество (потому что «улучшение» в современном смысле на самом деле означает «превращение его в товар»), но в своих работах он постоянно высвечивает примеры иных жизней, которые всегда где-то существовали и которые, несмотря на тоталитаризм, созданный идеей прибыли и рационального действия, возможны даже сейчас.
«Я верю в низкие теории, в популярные места, в малое, несущественное, антимонументальное, микро, несущественное; я верю в то, что можно изменить ситуацию, думая свои небольшие мысли и широко делясь ими. Я стремлюсь провоцировать, раздражать, беспокоить и развлекать; я гоняюсь за мелкими проектами, микрополитикой, предчувствиями, капризами, фантазиями».
Потенциал свободы лежит во всём, что непредсказуемо и неконтролируемо.
Вот почему уже некоторое время понятие дикости фигурирует в качестве рефрена в текстах и выступлениях Халберстама. Он начал думать об этом именно в связи с описанными выше тенденциями, наблюдая, что квирность перестаёт быть формой несогласия и сопротивления и что квир-активизм начинает поддаваться давлению нормальности, регулирования и коммерциализации всех слоёв общества. Он стремится изменить общепринятую трактовку дикости, которая заключается в том, что дикость в современном мире противоречит цивилизации и либо изгоняется, либо «перестраивается» благодаря колонизации. Если квирность означает теперь не протест или инаковость, а определённую подкатегорию законодательства или просто небольшое разнообразие ассортимента в каталоге обозримых жизней, то потенциал свободы лежит во всём, что непредсказуемо и неконтролируемо, отсюда его интерес к дикости. Это чрезвычайно своевременная мысль, потому что в постиндустриальный век и времена непредсказуемости нынешнего технологического прогресса все подвержены неопределённости и краху привычных жизненных сценариев, а не только квиры. Об этом Халберстам пишет в своей следующей книге «Wild Things. The Disorder of Desire», которая выйдет из печати этой осенью. В ней он продолжит свою любимую практику – не размышлять о возможных альтернативных жизнях, а раскрывать перед нами, что они уже произошли и продолжают где-то происходить.
Обложка книги Джека Халберстама «Queer Art of Failure» (2011)
Халберстам видит такую дикость, которая не подчиняется общепринятому контролю и процедурным правилам, и в искусстве. Большая глава в предстоящей книге посвящена скандалу, вызванному премьерой балета Стравинского «Весна священная» в Париже. Хотя этот случай уже давно зафиксирован в каноне высокой культуры и нормализован, Халберстам вспоминает о его дикой и революционной природе, или об открытой Стравинским возможности заглянуть в то дикое, что таится под маской цивилизации или условного порядка.
«Мою музыку лучше всего понимают дети и животные», – не менее бунтарски говорил впоследствии сам Стравинский. В реальности как раз ребячество ему приписывал Адорно как что-то, противоречащее ожиданиям искушённой публики с её усвоенным пониманием гармонии и симметрии. Потому что дети не знакомы с этими категориями, пока их не обучат им. (Читателям Халберстама в этом месте могут прийти на ум параллели с его более ранними исследованиями, повествованием о «детских» социалистических восстаниях, нашедших пристанище в прибыльных мейнстримных мультфильмах Pixar о странных изгоях, которые борются против системы, о различных зверях, которые объединяются в общей борьбе, или о постапокалиптическом роботе, который выбрасывает бриллиант в мусор, но сохраняет коробку, потому что она более полезна.) Халберстам также видит бунтарскую дикость премьеры «Весны священной» в её уникальности – никаких записей о хореографии Нижинского не сохранилось (вполне возможно, что их вообще не было!), и все последующие попытки интерпретации и реконструкции – это уже целый новый мир, порождённый этим уникальным актом дикости. Первоначальная неспособность публики классифицировать это произведение искусства или непонимание, что с ним предпринять, – как раз то ощущение, которое Халберстам стремится актуализировать снова и снова. Кроме того, он рекомендует практиковать такую непредсказуемость в качестве своего рода принципа жизни.
Возможно, я создаю ошибочное представление о Халберстаме, когда говорю, что он дарит мне чувство спасения и утешения. Скорее наоборот – он внушает недовольство привычным порядком вещей и заученными жизненными сценариями. Когда-то я с завистью думал о всех тех восточных европейцах в Будапеште, Белграде и других местах, которые сумели пригласить Халберстама к себе с выступлениями, ведь даже там была более благодатная почва для такого рода подпольной инаковости. Но нет, эта возможность есть теперь везде, и вот шанс встретиться с Халберстамом – пусть даже всё ещё дистанцированно – появился и у жителей Риги.
Выступление Джека Халберстама «Дикие вещи: эстетика недоумения» пройдёт в рамках серии онлайн-лекций и бесед, организованных второй Рижской международной биеннале современного искусства (RIBOCA2), в пятницу, 21 августа, в 18:00 по рижскому времени, на сайте RIBOCA2.
