Экзистенциальный холод
Арсений Петров*
В 2021 году Павел Отдельнов представил картину «Время», где на синем фоне изобразил знакомые с детства часы – заставку главной советской новостной телепередачи. Стрелка застыла в секунде от запуска, заставляя зрителя томиться и растягивая «время» на осмысление происходящего. Для поколений, помнящих социалистическую действительность, картина явно передаёт ощущение возврата в прошлое или того, что оно, как иногда кажется, никуда не уходило.
Размышление над историческим временем как моментом, объединяющим действия общества и личности, было общим для думающих людей в последние годы. Пока власть усиливала строительство идеологии вокруг истории и рисовала картину будущего как возврата в великое прошлое, в России издавали и читали книги по обществам нацистской Германии и Советского Союза, предчувствуя, но далеко не до конца, вектор изменений и пытаясь осознать свойства наступающей реальности.
24 февраля стрелка часов будто сорвалась с места, она рванулась назад, в бешеном темпе всполохами прогоняя перед нами травмы общественной и семейной памяти, показывая, как живы в нас страшные удары истории. Первые смешанные чувства, естественно, опережали глубокую рефлексию – боль за украинцев; чувство стыда за государство; «как будто я в концлагере, одновременно фашист и еврей»; ощущение украденной жизни и будущего, когда личные усилия по созданию и интеграции в европейское и гуманистическое общество оказались разрушены; «словно страну размозжили об стенку».
Свести весь опыт переживаний к одному паттерну, так же как и свести весь художественный отклик в русском искусстве на историческую трагедию 2022 года к одной теме было бы ошибочно. Одна из сторон страшного-общего состоит из переживания своего абсолютного одиночества: перед Левиафаном, давящим любой значимый протест и пожирающим возможных лидеров политического протеста; перед теми, кто упрекает в принадлежности к напавшему государству или к его культуре; перед историческим процессом, который штормом переламывает всё вокруг, оставляя тебе самое малозначительное пространство действия. Этот новый опыт оказывается в чём-то повтором предыдущего. Мы будто бы вернулись к словам Бродского: «На протяжении этого столетия русскому человеку выпало такое, чего ни одному народу (ну, может быть, китайцам досталось больше) не выпадало. [...] Мы увидели абсолютно голую, буквально голую основу жизни. Нас раздели и разули, и выставили на колоссальный экзистенциальный холод».
Павел Отдельнов. Поколение. 2022. Смешанная техника, 210 x 250 см
Уже после начала войны Павел Отдельнов создаст серию, где разложит войну на заснеженные элементы. Это и обгоревший типовой мариупольский дом, и диктатор, и телевизор с вневременным «Лебединым озером». Главное же – раздетые и разобщённые люди целого «Поколения», выставленные на холод и замерзающие по грудь в сугробах, а также слово «Future», запорошенное снегом. Безжизненные промёрзлые степи здесь выходят за рамки банальных ассоциаций с Россией. Разрушенный дом потерял жильцов; множество людей, населявших «страну-захватчика», потеряли жизненные опоры, связи, будущее, ценность которого в полной мере ощущается при утрате. Покрывающая всё серость пейзажей Отдельнова придаёт изображениям вид обыденности и одновременно исторической вневременности. Погодная беспросветность перешла в измерение исторической безнадёжности.
Андрей Кузькин. На руинах. 2022
Андрей Кузькин. На руинах. 2022
Хлебные человечки Андрея Кузькина на последних выставках появлялись в рамках групповой инсталляции «Молельщики и герои». В 2022 году они создаются всё в том же небольшом формате, но уже по одному. «На руинах», выполненных из случайно найденной битой плитки и цемента, эти фигурки предстают наивысшим выражением скорби и боли. Начиная работать с хлебом как материалом, автор апеллировал к русской тюремной традиции лепки из хлебного мякиша и евхаристическим ассоциациям. Сложно сказать, считывается ли этот символизм в последних работах. Хлеб несомненно придаёт не заглаженной фактуре убедительность, обобщённость руин – широту возможных прочтений: как жертвы бомбежек, так и порушенные жизни беженцев и эмигрантов. Оголённость, неприкрытость неказистых и тем самым очень достоверных фигур позволяет прочувствовать кожей переживаемую беду. Замыкает серию «Вечная весна в одиночной камере» с предельно минималистичной мизансценой. Человек Кузькина не кажется загнанным в угол, он спокойно занимает свое место. Окружение вроде бы не очень похоже на тюремные стены, а, напротив, смягчено природными элементами – голыми веточками куста, птицей, не то солнцем, не то луной (мячик от пинг-понга, окрашенный в тёплый жёлтый). Стены тюрьмы отгораживают от общества, отделяют от семейной или дружеской среды, а «одиночная камера» у Кузькина ближе именно к экзистенциальной оставленности Бродского.
Андрей Кузькин. Вечная весна в одиночной камере. 2022
Его слова об экзистенциальном холоде завершались следующим: «Результатом этого должно быть огромное человеческое сострадание». Нынешняя пропаганда нагнетает героизацию «Великой Победы» и её участников. В противовес этому в русском искусстве всегда не хватало осмысления всех погибших и участников войны как жертв, в том числе – «жертв истории», как назвал Бродский в своей нобелевской речи безрассудно поддавшихся пропаганде. Сомнительно то, что можно жалеть современных военных агрессоров, ни в коем случае нельзя ждать этого от жителей Украины, и вместе с тем искусство позволяет проверить свои чувства. Так, Сергей Прокофьев создал серию убитых «захватчиков». В этих фигурках отдельными фазами показана история трупа, потерявшего гуманистическую составляющую и проходящего исключительно природный цикл.
Сергей Прокофьев. Захватчик 10. 2022
Окоченевшее тело. Собака ест солдата. Разложившееся тело. Из другого трупа что-то растёт. Ещё одного тела уже нет на поверхности земли, мы увидим его лишь по очертаниями сочной пшеницы, если посмотрим сверху. Техника Сергея Прокофьева – 3D-ручка и чёрный пластик – смотрится особенно эффектно, когда он фотографирует свои работы на белоснежном фоне. Все эти фигуры обгоревших, гниющих, поедаемых собаками и свиньями солдат можно было видеть на документальных кадрах 2022 года. Их мы стараемся вытеснить из памяти, наблюдать это долго невыносимо.
Сергей Прокофьев. Захватчик 10. 2022
Прокофьевские образы при такой же достоверности позволяют остановиться на них взглядом, снять остроту момента. Перевёденные в пластик, поглощаемый светящимся белым фоном, они воспринимаются уже как бы с историческим отстранением. Убитый, хоть и захватчик, – это бездарно разрушенная человеческая жизнь, крах гуманности. Когда перестают звучать фанфары и пропагандистские призывы, на полях просто остаются лежать тела, они стали удобрениями.
Сергей Прокофьев. Захватчик 7. 2022
Подсолнух, который растёт из тела солдата, у Прокофьева непосредственно перекликается с одним из главных образов Ансельма Кифера. Родившийся в 1945-м, он всю жизнь занимается осмыслением немецкой культурной трагедии ХХ века, вопросами истории и войны как антропогенной катастрофы. На его выставке 2022 года в Венеции в центре ключевой композиции был размещён гроб с двумя положенными внутрь подсолнухами. Можно заметить, что здесь есть не только перекличка между двумя современными художниками. Подсолнухи Ван Гога, открывшего в европейской живописи путь экспрессионизму, полны витальности, жизни, надежды. У Кифера и его русского современника они похожи на выжженное смоляное солнце, и надежды на то, что их семена послужат чему-то, уже нет.
Как и сам 2022 год, выбранные работы не оставляют зрителю оптимистических опор. Однако важно, что есть художники, поднимающие эти темы. Возможно, это послужит средством пересборки русской культуры и преодоления экзистенциального холода.
* Арсений Петров – искусствовед, приглашённый исследователь Трентского университета (Италия).
